— Первый, — кротко ответил я и тут же начал оправдываться: — А что, я должен был дожидаться, когда меня начнут ногами пинать? Он меня вообще не слышал, Лёлю свою не слушал, попёр как Матросов на амбразуру… Эта маленькая дрянь всех подставила… Я бы запрыгнул в тачку и уехал бы от этих приключений, но, видно, не судьба… Кто-то очень сильно хотел нас познакомить.

— Я знаю, как там всё было, — вдруг шёпотом сказал Карпухин и продолжил вполголоса: — Но это мой сын, и ты д-должен за это хотя бы заплатить. Я целый м-месяц его через т-трубочку к-кормил. Он п-похудел на десять к-килограммов. Душа к-к-кровью обливалась. Из армии к-комиссовали. Он вчера п-первый день на работу в-вышел, а сегодня т-тебя увидел… на входе в управление.

— Что?

Тройка… Семёрка… Карпухин зловеще улыбнулся и подкинул мне «пиковую даму»:

— Он т-теперь работает личным т-телохранителем Носова… П-понимаешь, о чём я..?

— Да-а-а, пускай кто-то скажет, что это совпадение, и я плюну ему в рожу! У меня просто нет слов! — Я беспомощно поднял руки кверху. — Всё, сдаюсь. Выбрасываю белый флаг.

— За всё в этой жизни п-приходится п-платить, — философски заметил Карпухин, а я замолчал, опустив голову; я понимал, что меня загнали в цугцванг и что оптимального выхода из сложившейся ситуации нет и быть не может.

Он достал из внутреннего кармана блокнот, что-то написал в нём и пододвинул его ко мне поближе… Я поднял глаза и увидел всего лишь пять цифр — 50000.

— У меня нет таких денег. — Я отрицательно помотал головой. — И занять мне такую сумму негде.

Карпухин снисходительно улыбнулся и молвил очень ласковым тоном:

— Эдуард, что за детский лепет? Меня Ваши п-проблемы с-совершенно не волнуют. Если через три дня не будет нужной с-суммы, то Вы п-поедете в с-следственный изолятор.

— Распишитесь вот здесь… — Карпухин положил передо мной листок с отпечатанным текстом и ткнул пальцем в нижнюю строку.

— Что это?

— П-подписка о невыезде.

Я расписался и через минуту уже покинул стены этого гадюшника. Когда за мной захлопнулась дверь, то я не испытал радости освобождения — ещё большая тяжесть навалилась на мои плечи. В голове пульсировала только одна мысль: «Надо рвать когти».

32.

Когда я вышел из отделения милиции, над городом сгущались сумерки и моросил нудный осенний дождь. Я поднял воротник своего пальто, втянул в него голову, словно черепаха, и медленной походкой направился домой. Струи дождя стекали за воротник, под ногами чавкала грязь, худые ботинки тут же промокли, мрачные улицы с одинокими фонарями навивали безысходную тоску и почти непреодолимое желание напиться.