Ухмыляясь, он шел за стариком в хату.

— Эх, бабай, хорош ты человек, — сказал Мултых, когда зашел в хату, и развалился на подушках.

Татарин поставил маленький столик и еле выговорил по-русски:

— Ку-кури, пожалуста.

Мултых положил в трубку желтого табаку, зажег и закашлялся.

— О, черт! Крепкий…

Пожилая татарка с лицом желтым, как воск, вошла в комнату и вдруг протянула офицеру руку. Мултых, недоумевая, выворотил нижнюю губу, нахмурился.

— Это мой марушка, давай рука ему, — сказал старик татарин.

— Ага, ну, подожди. — Мултых надел перчатку и подал хозяйке один палец, который та смущенно пожала и тотчас же ушла.

— Ты ничего не будешь против иметь, если я совсем заберу этот кисет? — обратился к татарину Мултых.

Татарин поднял плечи, втянул шею, покрутил головой и сказал:

— Неди?[16]

— Ну, негде? Найдешь себе у татар, у них такого мусора много. Жена еще сделает. Понял?

— Неди? Пожалуста, — показал себе на язык татарин, давая этим понять, что не понимает по-русски.

— «Негде»… «негде»… Тоже, затвердила сорока про Якова! Найдешь себе, а этот я заберу, у меня жена молодая, подарок привезу ей. Память твоя останется…

Старик смущенно кивал головой, не понимая офицера, но чувствуя, что его обкрадывают, а возразить не мог — все равно возьмут силой.

Татарка подала в маленьких чашечках кофе и в таком же крошечном кувшинчике каймак. Хозяин, многократно кланяясь, попросил «гостя» к столу. Мултых пить не пожелал. Брезгал. Хлыстом бил но кожаным крагам, рассматривая вышитые золотом чульбезы[17]. Эти вещи нравились ротмистру своими рисунками, но были дешевы, и он раздумывал, стоит ли брать.

Старик стоял, униженно согнувшись, и твердил:

— Господин, наш закон будет обидеться на вас, что кофе не кушай.

— Начихал я на наш закон! У меня свои законы.