Настала тревожная тишина. Люди украдкой передвигались по подземелью, посматривая на потолки галерей, где зияли огромные воронки. И вот по подземелью разнеслась новая тревога:
— Товарищи, бассейн взорвали!
— Остались без воды!
Оказалось, над бассейном обвалился потолок и плиты камня схоронили его под собою. Из другого бассейна лихорадочно быстро черпали ведрами воду, но она исчезала в огромную трещину.
— Погибли!.. Погибли!..
…Шли дни. Все с нетерпением ждали связистов с фронта — Ложечникова и Путивлина. Люди бродили голодные, мучились от жажды, теряли последнюю надежду на спасение. Они в кровь раздирали опухшие губы, высасывая влагу из камней. Люди стояли в очереди и ожидали, когда сойдет с груды известняка товарищ и уступит другому место у влажного камня. Из тупика, где лежали раненые, неслись несмолкающие стоны, бред, и казалось, стонала и плакала вся чернота подземелья.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Раннее июньское утро.
Цветущая степь лежит румяная от зари, влажная от обильных рос…
Из большой татарской деревни Коголча ушла почти вся молодежь, многие в отряд Абдуллы Эмира. Остались одни старики, дети и женщины. Татарки, поджав ноги, сидят на овечьих войлоках у очагов. Их лица закрыты чадрами. Старики татары испуганно выглядывают на улицу из маленьких окон своих жилищ.
По деревне вихрем носятся казаки и чеченцы. Бряцая оружием, они гарцуют на сытых дорогих лошадях по переулкам Коголчи.
— Располагайся как дома! Стоянка здесь, — отрывисто крикнул начальник карательной экспедиции ротмистр Мултых. Он ловко сидел в посеребренном седле на нервной черной кобыле. — Для господ офицеров приготовить вот эту школу! — распорядимся он, указывая рукой, сжимающей лайковую перчатку.
— Слушаюсь, господин командир, — ответил молодой адъютант, круто повернул прыткую лошадку и умчался к школе.
Мултых шагом поехал серединой главной улицы деревни. Из-под большого козырька английской фуражки важно разглядывал дома, заборы, сады. Английский мундир сидел на нем как литой, ноги в желтых кожаных крагах и в ботинках на толстой подошве вздрагивали на стременах. Мултых хотя и не любил табака, но для важности всегда держал в зубах трубку и, поминутно зажигая ее, сосал мундштук с золотым ободочком. На его помятом, бледном лице было выражение самодовольства. Он старался быть похожим на англичанина.
— Ну, поворачивай сюда, вот к этой татарской лопатке, — сказал Мултых своей кобыле и направил ее на изгородь.