— Декабриста Рылеева, из «Исповеди Наливайко».

— Прекрасные строки! Трагические, но какая внутренняя сила.. А ты говоришь...

— Поживешь здесь, посмотрим, что запоешь. Меня это чертово безделье доконает.

— Кому-нибудь, может, и поверил бы, а тебе нет. Ты не такой, как все, ты не можешь, права не имеешь, поддаваться мимолетным настроениям.

Кравчинский горько улыбнулся.

— И невозможное возможно, ответил бы Руссо. Скажу тебе, Коля... только тебе... Иногда руки на себя наложить хочется. Посмотришь на все это, и — верь не верь — страшно становится. А тут еще Фанни. Ольга твоя привыкла к разным невзгодам, а Фанни... Ты видел, что у нее в глазах? Страшно смотреть! Столько муки, тоски, укора...

— Обыкновенные глаза, Сергей. Ты давно говорил, что ее глаза непостижимы. Еще тогда, при первых с нею встречах.

— Лучше бы она не приезжала.

— Что ты, Сергей?

— Я же сказал: между нами. Тебе я верю, Морозик.

— Однако зачем такое самобичевание? Разве оно хоть кому-нибудь может принести облегчение? Удивительно, что именно тебе надо это втолковывать.

— Вероятно, у каждого бывают минуты отчаяния.

— Ты не имеешь на это права, — резко оборвал товарища Николай. — Что сказали бы, услышав эти слова, те, кто боготворит тебя?

Сергей отрицательно покачал головой.

— Не говори глупостей. Какой я герой? Огонь мой погас в тот день, когда я послушал вас и поехал сюда. Народу нужны живые, а не погасшие светила.

— На тебя, Сергей, нашла самая обыкновенная хандра, и ты говоришь черт знает что.

— Возможно, возможно. Однако оттого, что ты установил диагноз, болезнь не уменьшится. Тем более не прекратится. Потому что не существует лекарств, которые бы лечили тоску человека, его печаль. Для этого требуется очень многое. Вернее, и много, и мало. Для этого человеку надо дать возможность быть таким, каким он родился, для чего он родился.

— Все это верно, Сергей, если бы речь шла о ком-нибудь другом. Но ты для нас не кто-нибудь. Ты не имеешь права на отчаяние.

— Однако довольно, Николай, довольно! — резко поднялся со скамьи Сергей. — Зафилософствовались мы с тобой. Извини.

— Ну вот, — обрадовался Морозов, увидев друга в его обычном состоянии, — что я говорил?..