Сергей всматривался, не видно ли кого-нибудь из знакомых, ему не очень-то была по душе эта праздничная забава, однако, раз уж вышел, попал в этот водоворот, надо стоять, ждать.

Вот где-то в конце Рю-де-Марше из сумеречной глубины показались факельщики, море ярких огней, которые, казалось, плясали, прыгали, радовались, вобрав в себя частичку человеческих чувств. Их сопровождал глухой, тревожно-торжественный гул барабанов, цокот лошадиных подков, сначала далекий, но с приближением становившийся все более мощным, — словно двигалась непобедимая, опаленная боями и овеянная славой рать.

Огни приближались, от факелов уже тянуло чадом, бой барабанов и цоканье копыт сливались в однообразный гул, над конскими гривами колыхались одетые в старинные кольчуги и шлемы всадники, подсвеченные огнями, полыхали старинные, взятые из музеев и хранилищ знамена, поблескивали остроконечные пики и воинственно обнаженные мечи.

Фыркали лошади, громыхали колесами пушки, тяжко двигались неуклюжие осадные гаубицы. Все черное, задымленное, закопченное давностью лет...

Где-то в середине — группа «пленных» савойцев со связанными руками. Их скоро «казнят», поэтому все с интересом и нетерпением поглядывают на крупную фигуру в красном, возвышавшуюся над «пленниками...

Сергей вздрогнул. В этом торжественном хаосе ему вдруг послышался голос Квятковского... Лизогуба... Осинского...

— Тебе холодно? — спросила Фанни, теснее прижимаясь к мужу. — Может, перейдем в более тихое место, здесь ветрено.

Крепче стиснул ее запястье. Пусть! Может, и его когда-нибудь поведут вот так, может быть, и за ним будет следовать палач, весь в красном, кровянистом, с топором на плече... Но нет, его так не поведут, их так не водят, — боятся, даже закованных в кандалы боятся. Их казнят тайно, на глухих тюремных дворах. Никто ведь не видел, как казнили его товарищей...

Улица гудит, грохочет, ревет, охваченная радостью, восхищением. Женевцы помахивают фонарями, приветствуют «победителей» криками, возгласами придают им храбрости.

«А проспали бы свою свободу, если бы не тетушка Руайом...»

— Уйдем отсюда, — сказал Сергей, наклонившись к Фанни.

Протискивались сквозь толпу, чтобы кое-как выбраться из водоворота, а он втягивал в себя сильнее, увлекая куда-то в центр, к буйной вакханалии, и невозможно было выкарабкаться на свободу. Неожиданно очутились в самой гуще, где их завертело, закружило и понесло вместе с толпой. Вдруг среди этой сумятицы послышался чей-то отдаленно знакомый голос.

— Мсье Сергей!

Кравчинский посмотрел в сторону, откуда послышался голос, но никого из знакомых не заметил. Там столпилась городская знать, мэр и его приближенные.