Чуть ли не каждую фразу исторического письма, будто утверждая, сопровождал удар соборного колокола. Его тяжелый, громоподобный гул летел далеко в горы, переваливал через границы, напоминая чужеземцам-соседям о воинственности и непобедимости женевцев.

— Слава нашим предкам, защитникам города! — торжественно закончил герольд.

— Слава! Слава! — отдалось эхом под могучие удары колокола.

Не вспоминалась уже ни тетушка Руайом, ни ее спасительный котелок...

Под конец хор запел старинный женевский гимн «Се ке Анно». Его подхватили все, вся толпа.

Сергей слушал, и от чужой этой торжественности на душе у него становилось зябко, неуютно, будто гуляли в ней студеные ветры далекой и всегда покрытой таинственностью истории.

X

X

После осенних странствий по Европе снова приехал Морозов. Настроение у него было приподнятое.

— Ты даже не представляешь, Сергей, что это за человек! — восторженно рассказывал он о Марксе. — Все разговоры о нем бледнеют перед его живой и обаятельной личностью.

— Каков же он? — допытывался Кравчинский. — Как принимал? Чем интересовался?

— Сначала мы его не застали, и принимала нас дочь, Элеонора, угощала чаем...

— Кстати, мы сейчас тоже попьем чайку, — прервал его Кравчинский. — Только уж, прости великодушно, Фанни нет, придется самому. — Он вышел и вскоре вернулся с двумя чашками и с большим медным чайником, дышавшим парами. — У Маркса, наверное, чуть больше удобств? — заметил Сергей.

— Скромно, правда, немного просторнее, — сказал Морозов.

— Ну-ну, так что же дальше? Дочь приняла вас...