— Да. В Лондоне был такой туман, что днем сидели при лампе. Затем пришел Маркс. Узнав, кто мы и что, обрадовался. Говорил с нами так, будто сам был участником наших событий, — полная осведомленность! Сказал, что наша борьба иногда кажется полуфантастической.

— Что он имел в виду?

— Самоотверженность, ярость наших товарищей.

— Этим, Коля, будут восхищаться, — задумчиво проговорил Кравчинский. — Кое-кто даже не поверит.

— Я попросил Маркса написать для нас.

— И что же, обещал?

— Дал несколько своих работ. Когда переведем, он напишет вступление.

— Этим надо воспользоваться. Плеханов, кажется, работает над «Манифестом», хорошо, если бы Маркс написал предисловие к русскому изданию.

— Об этом именно мы и договорились.

...А еще через несколько дней они встретились у мадам Грессо, Морозов сообщил радостную новость.

— Вызов! — таинственно шепнул, держа в руках бумагу. — Письмо от Софьи!

Кравчинский бегло просмотрел письмо. Перовская писала, что назревают важные события и его, Морозова, присутствие необходимо.

— Ну вот, — с горечью проговорил Кравчинский, — о чем я тебе толковал? Меня снова обходят.

— Не обходят, Сергей, — горячо уверял его Морозов. — Тебя не забыли, и ты вскоре сам в этом убедишься.

— Прошу тебя, передай, — сухо сказал Сергей, — не вызовут — буду действовать на свой страх и риск.

Февраль был на исходе. Они вышли из кафе. Кравчинский угрюмо молчал. Потом остановился, прислушался и поднял голову, словно пытался что-то разглядеть в небе.

— Гуси летят, — промолвил каким-то таинственным голосом. — Слышишь?

Где-то над окраиной города действительно слышались слабые, усталые крики гусей. Они летели на север.

— Вот так бы подняться... — сказал Кравчинский и не закончил фразы, оборвал ее. — Ты когда едешь? — спросил.

— Завтра утром. На Берн. Прямо к Анне — она должна переправить через границу. Да, у меня к тебе просьба, Сергей... И к Фанни, разумеется, — сказал Морозов. — Ольга в таком положении. Присмотрите за ней.