Кравчинский подошел к окну, с силой толкнул раму — свежий воздух волною ворвался в комнату.

Больной глубоко вздохнул, потом занемел, какая-то необычайная бледность покрыла его лицо...

— Он умер? — чужим, неестественным голосом проговорила жена.

Никто не отозвался на ее слова.

— Боже мой! Он умер...

Тело накрыли простыней, какая-то старушка, одна из соседок, подошла, откинула уголок, сомкнула умершему веки и положила на них две медные монеты.

«Откуда они у нее? — подумал Сергей. — Вот так... сразу... будто знала, что он...»

— Я пойду вместе с тобой, Андрей... любимый... — запричитала Завадская. — Я не оставлю тебя...

Сергей обнял ее за плечи, отвел в сторону. Потом договорился с хозяйкой и со старушкой, чтобы приготовили покойного в последнюю дорогу. Дал им деньги и попрощался. Сказал, что утром придет.

На рассвете их разбудила Бардина.

— Сергей, беда, — сказала, задыхаясь, — Женя отравилась. Я вышла купить кое-что, а вернулась — она уже мертвая. Оставила записку — никого не винить, по собственной воле...

Похороны состоялись на третий после смерти Франжоли день. Убогий катафалк боковыми улочками вывез два гроба на кладбище, где в одном из его уголков зияли две вырытые в каменистой почве могилы. Кравчинский произнес короткую речь — и все... О бывшем боевике, землевольце и о его жене напоминали теперь лишь низенькие деревянные кресты на могилах и горечь утраты, оставшаяся в сердце.

«А как просился на родину!»

Хмурый, угнетенный Кравчинский вернулся домой. Несколько дней он не выходил из дома, хотя его настойчиво приглашали Плеханов и Тихомиров. Знал — там не обойдется без споров, без резких слов, а сейчас ему было не до этого. На фоне происходивших событий их пререкания казались пустыми, напрасными. И действительно, что нового, ценного могла дать очередная контроверза, когда так нелепо и просто гибнут товарищи, когда тот же «Дмитрий», Стефанович, которого он так возвысил в своей книге, фактически отрекается, открещивается от собственных убеждений? Его речь на процессе, что начался в Петербурге, — пример заигрывания с судом, а значит, и с властью. Отступничество! Возмутительно!

Не улеглась еще боль и горечь от потери Франжоли и Завадской, как новый удар — умер Хотинский. Бардина была ему — особенно в последние дни — как сестра, не оставляла его, отдавала ему последние силы. Женщина, словно услышав веление судьбы, мужественно несла добровольно взятый крест. Она и сообщила Сергею, когда Хотинский уже был мертв, — он будто бы так велел, чтобы смертью своей, предсмертными мучениями, не терзать души товарищей, особенно Сергея, которого, как он утверждал, любил больше всех.