...Та же лошаденка, тот же катафалк, то же кладбище. Их даже похоронили рядом — Франжоли, Завадская, Хотинский... Сергей выступил над свежей могилой друга перед немногочисленными друзьями, а мыслями был там, где-то там — в Сибири, на Урале, где страдают сотни его побратимов, где много, слишком много выросло известных и неизвестных могил. Сколько их еще будет вырыто для погребения мучеников?! Скольким придется сложить головы, пока настанет тот, великий, желанный день?

Вечный вопрос! Вопрос вопросов! Пока существует мир, существует в нем Добро и Зло. Неужели к этому сводится суть людского бытия? Неужели согласие и покой противоречат понятию Человек?

Эти мысли не оставляли его и после похорон. Чего-либо нового, свежего в них не было, разве только причина, толчок, которые разбудили их, остальное же — десятки раз думаное-передуманое, перебранное, вымученное в бессонные ночи, в наполненные тревогой дни.

И все же — до каких пор можно терпеть? До каких пор кровожадная стая волков-тиранов будет рвать на части тело народа, вытягивать из него жилы?.. Без конца и края? Так было, есть и так будет? Никакие движения, коммуны, идеи не свалят этого чудовищного колосса?

Подогревала эти сомнения Бардина. Со смертью Хотинского она словно осиротела, утратила смысл жизни и все свои сомнения, всевозможные страхи щедро изливала Сергею. Приходила, помогала Фанни, будоражила ему душу, выбивала из рабочего ритма. Для того чтобы как-то успокоить ее, он ходил с нею на прогулки, далеко за город, где весенним буйствованием наполнялись горы. Однако Софья не видела этого весеннего наступления, она и там отравляла себе душу ядом неверия. Зачем жить? Зачем, если все, чем горели сердца, на что надеялись, рухнуло, погибло, кануло в безвестность?..

Кравчинский увещевал, убеждал, однако видел и понимал — напрасные усилия. Слишком глубок душевный надлом. Только ночь разлучала их, беспокойный сон временно прерывал нестерпимый поток душевных мучений.

— Может быть, — говорил Сергей жене, — ты бы съездила куда-нибудь с нею. К Анне, что ли... Может, дорога хоть немного развеет ее мрачные мысли. Боюсь... — не договаривал он, сам опасался этой мысли, а она становилась все назойливее, докучливее.

...Это случилось 13 апреля вечером. В дверь нетерпеливо постучали.

— Мсье, — задыхаясь от волнения и быстрой ходьбы, проговорила появившаяся на пороге женщина (Сергей сразу узнал в ней хозяйку, у которой квартировала Бардина), — мсье, несчастье... Ваша знакомая...

— Что с нею? — почувствовал недоброе Сергей.