Письмо Веры Засулич было полно отчаяния. У Жоржа открылся туберкулезный процесс. Денег нет. Засулич умоляла сделать все возможное и невозможное, чтобы раздобыть их.

Степняк написал Кропоткину и Чайковскому. Однако, как и следовало ожидать, ответы пришли неутешительные. Денег не было. Эмигранты сами едва-едва сводили концы с концами...

— Все же мы должны оказать ему помощь, — говорил Сергей Михайлович. — Он наш друг.

— Обязаны, Сергей, но как? — сокрушалась жена. — Ему нужны деньги, и немалые.

— Часть — мы, часть другие. Сколько сможем.

— Но у нас пусто.

— Перебьемся! Когда умирает товарищ...

— Разве я возражаю? Жорж дорог нам, ему, безусловно, надо помочь. Но...

— Никаких «но»! Лучше давай думать, как раздобыть деньги.

— Думай не думай, но если их нет...

— Я сам знаю, что их нет, но, понимаешь, надо... надо!.. И мы должны достать.

Он становился неузнаваемым. Постоянная изнурительная работа разрушала нервную систему, и он иногда срывался, бывал раздражительным, несдержанным, даже с нею, с Фанни. Как ему хотелось что-то купить ей, пригласить ее в ресторан, поехать куда-нибудь отдохнуть, порадовать ее! Проклятое положение! Едва выпутаешься из одних тенет, глядишь, тебя уже опутывают другие, более крепкие.

— Может, у Эвелингов взять взаймы? — размышляла жена. — Или у Энгельса?

— Эвелинги, насколько мне известно, сами берут взаймы, а Фридрих Карлович собирается в Америку, ему тоже крайне необходимо лечение.

— Тогда не знаю, Сергей... Не знаю. — На глазах у Фанни дрожали слезы.

— Только без этого. Ты же знаешь, женских слез я не терплю... — Сергей Михайлович подошел к жене, обнял. — Извини, я не прав, но... Кстати, — вдруг изменил тон, — как наша новая знакомая Лилли Буль... Булочка? Давненько от нее нет вестей.

— Видимо, из Петербурга поехала по России.

— Да, да, — проговорил, обращаясь то ли к ней, то ли к каким-то своим мыслям. — Она ведь и в Сибирь собиралась... А знаешь, Фаничка, я, кажется, нашел выход.

Взглянула на него удивленно.