— Элеонора, — заметил Эвелинг.

Это была она — вошла стремительная, раскрасневшаяся, большие глаза ее горели.

— Почему замолчали? — спросила, поздоровавшись.

— Гадаем, какая будет погода Первого мая, — ответил Степняк. — Идти на демонстрацию или...

— Вы все шутите, Сергей Михайлович, — с легким укором сказала Элеонора. — Вопрос довольно серьезный. Оппортунисты готовятся поставить нам подножку.

— Я об этом уже сказал, — отозвался Эдуард.

— И что же? — скользнула взглядом по лицам присутствующих Элеонора. — К какому выводу пришли?

— Кое-кому, оказывается, страшновато, — сказал Энгельс. — А некоторые дождя боятся.

— Надеюсь, среди пришедших сюда таковых нет, — не то спросила, не то подтвердила Элеонора.

— Разумеется, — поторопился заверить Энгельс.

— Нам необходимы трибуны, — сказала Элеонора. — Оппортунисты собираются поставить их около десятка. Мы должны сделать не меньше. — И добавила: — Деньги! Где их срочно достать? Уже сейчас можно было бы заказать платформы.

— Попробую договориться с возчиками, — сказал Эвелинг, — чтобы подкатили с десяток грузовых платформ.

Все посмотрели на хозяина, ожидая его решения.

— Пролетариат ждет от нас правды, правдивого слова, — проговорил Энгельс. — Театральные подмостки, торжественные трибуны в данном случае не имеют значения.

— Тогда считай это основным своим поручением, — сказала, обращаясь к мужу, Элеонора. — Десяток платформ вполне для нас достаточно, а к вам, Сергей Михайлович, особая просьба: надо организовать вечер, несколько вечеров, сбор от которых пойдет целиком на подготовку к празднику. Сможете? Я знаю вашу занятость, но окажите нам поддержку.

— Я исполню все, что требуется, — твердо сказал Степняк. — И не говорите о моей занятости, дорогая Тусси. Мы делаем одно общее дело.

Первое мая приходилось на будничный день, поэтому было решено все связанные с ним торжественные церемонии перенести на ближайшее воскресенье — четвертого. Для участия в празднике из Парижа приехал Лафарг, дали свое согласие Бернард Шоу, Роберт Каннингем-Грехем, писатель, член парламента, с которым Степняк познакомился накануне.

В субботу они снова сидели допоздна — советовались, распределяли, кто какую колонну демонстрантов возглавит, кто на какой трибуне будет стоять... Вернувшись домой, Сергей Михайлович увидел на столе письмо. Писал Кеннан. Степняк вскрыл конверт, пробежал исписанные мелким почерком строки. Волховский, Феликс Волховский на свободе! Бежал из Сибири. Сейчас он у них, в Америке, а вскоре выезжает в Англию...

— Слышишь, Фанка? — разбудил жену. — Нашего полку прибывает. Скоро здесь будет Волховский... Как мы тогда намучились! — Вспомнил о хлопотах, об опасностях, связанных с попыткой освободить друга из тюрьмы. — Извини, что разбудил. Такое событие!..