– Я маме пожалуюсь, – пискляво передразнила его Эсси Ли, скорчив рожицу. – Давай, беги, ябедничай. Ты и так на меня ябедничаешь без конца, даже за то, чего я в жизни не делала, как тогда, когда ты наплел мамочке, что это я, мол, съела все печенья с шоколадом, когда ты их сам и уговорил? Да-да, ты их и съел, сам знаешь.

– Пошла вон!

Гарриет смущенно разглядывала ковер на полу. Она так и не привыкла к жутким драмам, которые разыгрывались дома у Хили, стоило его родителям уйти на работу: Хили против Пема, Пем против Хили (взломанные замки, содранные со стен плакаты, похищенная и порванная на куски домашка) или – гораздо чаще, кстати – Хили с Пемом против череды домработниц: против Руби, которая ела белый хлеб, складывая куски пополам, и запрещала им даже приближаться к телевизору, когда показывали “Главный госпиталь”; против сестры Белл, свидетельницы Иеговы; против Ширли с коричневой помадой, у которой все пальцы были унизаны кольцами и которая вечно висела на телефоне; против миссис Доун, мрачной старухи, которая так боялась грабителей, что все время сидела у окна с тесаком на коленях; против Рамоны, которая однажды так вызверилась, что гонялась за Хили по всему дому со щеткой для волос. Не то чтобы они были милыми и приветливыми, но оно и понятно – им ведь постоянно приходилось иметь дело с Хили и Пемом.

– Тоже мне, – презрительно сказала Эсси, – гадство какое, – она махнула рукой куда-то в сторону уродливых занавесок и покрытых наклейками окон. – Вот бы снять это гадство да сжечь…

– Она наш дом сжечь угрожает! – завизжал раскрасневшийся Хили. – Ты все слышала, Гарриет. У меня есть свидетель! Она только что пригрозила сжечь.

– Да я про дом твой ни словечка не сказала! И не вздумай.

– Сказала! Сказала! Она сказала, да, Гарриет? Я все маме расскажу, – завопил он, даже не дожидаясь, что скажет Гарриет, которая так опешила, что и слова не могла вымолвить, – и мама позвонит в бюро по найму и скажет им, что ты чокнутая, и тебя больше никуда работать не возьмут.

Из-за спины Эсси высунулась голова Пема. Решив подразнить Хили, он оттопырил нижнюю губу, словно разобиженный ребенок.

– Ой, кому-то сяс влети-ит, – пропищал он с деланой нежностью. Реплика была совершенно неуместная, да и момент – тоже.

Эсси Ли, выпучив глаза, молниеносно развернулась к нему.

– Да как у тебя только язык повернулся?! Сказать мне этакое?! – завопила она.

Пембертон нахмурил брови, непонимающе заморгал.

– Лодырь! Целый день в кровати валяешься, в жизни ни дня не работал! А я деньги зарабатываю! Мой ребенок.