Глаза Иды покраснели от слез, глаза Гарриет округлились от ужаса – на миг их взгляды встретились, столкнулись, и взгляд этот Гарриет будет помнить до самой смерти. Ида первой отвернулась.

– Правда ее, – уже спокойнее сказала она, – Эллисон скоро школу закончит, а ты. а за тобой больше не надо целый день глядеть. Да и ты в школе вон почти круглый год.

– Да я уже седьмой год в школе!

– Ну, я тебе говорю, что она мне сказала.

Гарриет взлетела по лестнице, без стука ворвалась в спальню матери. Мать сидела на кровати, а Эллисон ревела, стоя на коленях и уткнувшись лицом в покрывало. Когда вошла Гарриет, та вскинула голову – в ее опухших глазах было столько боли, что Гарриет смешалась.

– Еще ты теперь, – сказала мать. Она еле шевелила губами, глаза у нее были сонные. – Девочки, идите. Я хочу прилечь.

– Ты не можешь уволить Иду.

– Девочки, мне тоже нравится Ида, но ведь она не бесплатно у нас работает, а в последнее время ей тут, похоже, все не нравится.

Такое обычно говорил отец Гарриет, у матери голос был вялый, механический, будто она заученные слова повторяла.

– Ты не можешь ее уволить! – взвизгнула Гарриет.

– Твой отец сказал…

– Ну и что? Он тут не живет.

– Ну, девочки, тогда сами с ней и поговорите. Ида согласна с тем, что сложившаяся ситуация радости никому из нас не доставляет.

Долгое молчание.

– Зачем ты сказала Иде, будто я на нее жаловалась? – спросила Гарриет. – Что ты ей наговорила?

– Давай попозже это обсудим, – Шарлотта отвернулась, легла на кровать.

– Нет! Сейчас!

– Не переживай, Гарриет, – сказала Шарлотта. Она закрыла глаза. – И ты, Эллисон, не реви, ну прошу тебя, терпеть этого не могу, – говорила она отрывисто, все тише и тише. – Все наладится. Обещаю.

Закричать? Плюнуть в нее? Оцарапать? Укусить? Нет, ничем не выразишь охватившую Гарриет ярость. Она уставилась на безмятежное лицо матери. Мирно вздымалась ее грудь – мирно опускалась. Над верхней губой влажно блестел пот, коралловая помада смазалась, забилась в тонкие морщинки, побагровевшие веки залоснились, а во внутренних уголках глаз залегли глубокие вмятины, будто кто пальцем надавил.

Эллисон осталась возле матери, Гарриет выбежала из спальни, шлепнула с размаху ладонью по перилам. Ида так и сидела в кресле и, подперев щеку рукой, глядела в окно. Никогда прежде Ида не казалась ей такой осязаемой, такой незыблемой и крепкой, такой восхитительно плотной. Грудь у нее ходила ходуном, тоненький серый хлопок ее застиранного платья трепетал в такт мощному дыханию. Гарриет рванулась было к креслу, но тут Ида, у которой до сих пор блестели на щеках слезы, обернулась и так посмотрела на Гарриет, что та застыла на месте.