Щебень громко затрещал под колесами тележки. Несмотря на то, что они с ног до головы опрыскали себя средством от насекомых, в душном, волглом лесу к ним ринулись целые тучи москитов. Они с трудом различали дорогу в тенистых сумерках. Хили захватил с собой фонарик, но теперь им казалось, что светить им тут, наверное, не стоит.

Сгущались, синели сумерки, они шли, и тропа сужалась, пропадала под валежником, который забором вырастал с обеих сторон, поэтому они катили тачку очень медленно, то и дело останавливаясь, разводя в стороны ветки и сучья.

– Фух! – пыхтел впереди Хили, скрипела тачка, и вдруг мухи зажужжали громче, и Гарриет прямо в нос ударила мокротная, гнилая вонь.

– Вот гадость! – донесся до нее крик Хили.

– Что? – в темноте она различала только широкие белые полоски на футболке Хили. Хрустнул гравий – Хили поднял передний край тележки и резко оттащил ее влево.

– Что там?

Вонь была такая – не передать словами.

– Опоссум.

На тропинке лежала темная бесформенная кучка, над которой вились мухи. Сучки и ветки царапали Гарриет лицо, но она все равно отвернулась, когда они протискивались мимо.

Они остановились передохнуть только когда стих жестяной мушиный гул и перестало вонять. Гарриет зажгла фонарик, кончиками пальцев приподняла краешек полотенца. Кобра презрительно уставилась на нее поблескивающими глазками и зашипела, разинув щелястую пасть, которая до ужаса напоминала ухмылку.

– Ну, как у нее дела? – проворчал Хили, упершись руками в коленки.

– Нормально, – ответила Гарриет и тотчас же отскочила, так что в кружке света бешено замелькали макушки деревьев, – кобра стала бросаться на сетку.

– Чего ты?

– Ничего, – ответила Гарриет. Выключила фонарик. – Может быть, она даже привыкла к ящику. – В тишине ее голос казался оглушительно громким. – Она тут всю жизнь сидит, наверное. Вряд ли они ее выпускали поползать, правда ведь?

Они помолчали, потом снова, с неохотой, покатили тележку дальше.

– Жара ей, наверное, не мешает, – сказала Гарриет. – Это же индийская кобра. А в Индии еще жарче, чем здесь.

Хили внимательно глядел себе под ноги – в темноте за этим надо особенно следить. В черных рядах сосен хором надрывались древесные лягушки, их кваканье металось через дорогу – туда-сюда, мутно пульсировало у него за ушами, будто стереоэффект.

Они вышли на поляну, к складу, который лунный свет выбелил до желтовато-серого. Вмятины на погрузочной платформе, на которой они столько раз сиживали, болтая ногами и разговаривая, теперь казались темными, незнакомыми, зато на белесых от лунного света воротах отчетливо виднелись грязные круглые метины от их теннисных мячиков.