– А вот Натан Бедфорд Форест был родом не то чтобы из очень богатой семьи, да и не сказать, чтобы очень образованной, зато – великий полководец! – говорила Эди. – Да-да! “Среди первых, среди лучших”! Такой он был, Форест.

– Эди, – торопливо прошептала Гарриет, – я не хочу тут оставаться. Поехали домой.

– Домой? – слова Гарриет, похоже, даже не удивили Эди, просто позабавили. – Чепуха! Ты чудесно проведешь время!

– Нет, Эди, пожалуйста. Я ненавижу это место.

– Зачем тогда ты хотела сюда поехать?

Гарриет не нашлась, что ответить. Они завернули за угол, спустились к подножию холма, и перед Гарриет замелькала череда позабытых ужасов. Клочковатая трава, потускневшие от пыли сосны и красновато-желтый гравий, похожий на сырую куриную печенку – ну почему же она забыла, что место тут просто омерзительное, что каждая проведенная здесь минута была для нее сущей пыткой? Впереди слева – ворота, за ними спрятался в зловещей тени домик директора. Над дверью висело полотнище с намалеванным вручную голубем и жирными косыми буквами: ВОЗРАДУЙТЕСЬ!

– Эди, пожалуйста, – быстро сказала Гарриет, – я передумала. Давай вернемся.

Эди сжала руль, резко развернулась и недобро посмотрела на Гарриет – светлым, хищным взглядом, взглядом, который Честер звал “снайперским”, потому что такими глазами только в прицел глядеть. Глаза Гарриет (которую Честер иногда звал “младшим снайпером”) были такими же светлыми и ледяными, но видеть уменьшенное отражение своего собственного упрямого взгляда Эди было не по душе. На застывшем личике внучки Эди не заметила ни тоски, ни тревоги – ей казалось только, что она дерзит, и дерзит самым нахальным образом.

– Не глупи, – безжалостно сказала она и перевела взгляд на дорогу – очень вовремя, не то они бы съехали в канаву. – Тебе тут понравится. Через неделю будешь ныть и канючить, чтоб тебя отсюда не забирали.

Гарриет изумленно уставилась на Эди.

– Эди, – сказала она, – да тебе бы самой тут ни за что не понравилось. Ты бы и за миллион долларов тут не осталась бы.

– “Ой, Эди, – издевательски запищала Эди, передразнивая Гарриет, – отвези меня в лагерь! Я хочу обратно!” Вот что ты будешь говорить, как придет время уезжать.

От обиды Гарриет даже дар речи потеряла.

– Не буду, – наконец выдавила она. – Не буду.

– Будешь-будешь, – пропела Эди, вздернув подбородок – Гарриет терпеть не могла этот ее самодовольный, бодренький голосок. – Еще как будешь! – еще громче повторила она, даже не взглянув на Гарриет.

Вдруг загнусавил кларнет – звук вышел зуболомный, не то надрывается скот в загоне, не то деревенщина с кем-то здоровается: это доктор Вэнс, словно герольд, вострубил их прибытие. Доктор Вэнс был никакой не доктор – не настоящий доктор-врач – а так, разрекламированный христианский управленец, янки с кустистыми бровями и зубищами, как у осла. Он считался большой шишкой в баптистском молодежном движении и, как верно подметила Аделаида, лицом был вылитый Безумный Шляпник со знаменитых иллюстраций Тенниэла к “Алисе в Стране чудес”.