– … неприятности дома? – услышала она ханжеский голосок доктора Вэнса.
– Никаких неприятностей. Просто она. Гарриет просто много о себе воображает, – звонко и четко сказала Эди.
Гарриет вдруг живо с гадливостью припомнила, как доктор Вэнс выталкивал ее на сцену, чтобы она поучаствовала в конкурсе “Покрути-ка обруч”, и как над ней смеялся весь лагерь.
– Ясно, – хохотнул доктор Вэнс, – что ж, с воображалами мы тут умеем управляться.
– Слышала, Гарриет? Гарриет! Ох, не знаю, – вздохнула Эди, – не знаю, что на нее нашло.
– Ничего, пара-другая “королевских ночей”, пробежит разок-другой эстафету с горячей картошкой – и мигом оттает.
“Королевские ночи”! Так и замельтешили сумбурные воспоминания: кто-то своровал ее трусы, кто-то налил воду ей в кровать (“А Гарриет в кровать писается!”), какая-то девчонка ноет: “Не садись сюда!”
– Эге-гей!
У жены доктора Вэнса голос визгливый, деревенский, а вот и она сама, приветливо трусит к ним в полиэстеровом пляжном костюмчике. Миссис Вэнс (сама она, правда, предпочитала, чтобы ее звали мисс Пэтси) руководила лагерем для девочек и была такой же противной, как доктор Вэнс, правда, действовала по-другому: вечно лезла с телячьими нежностями, совала во все свой нос и задавала кучу личных вопросов (про мальчиков, про интимности, всякое такое). “Мисс Пэтси” было ее официальным прозвищем, но все девочки звали ее “Врачихой”.
– Привет, лапуля! – она просунула руку в окно и ущипнула Гарриет. – Как наши делишки? – Дерг, дерг. – Поглядите-ка на нее!
– Здрасте, миссис Вэнс, – сказала Эди, – как поживаете?
Эди втайне обожала людей вроде миссис Вэнс, потому что на их фоне можно было без особых усилий казаться королевой.
– Ну так идемте же! Все идем в контору! – Миссис Вэнс всегда говорила неестественно бодрым голосом, как женщины, которые участвовали в конкурсе красоты “Мисс Миссисипи” или в “Шоу Лоренса Велка”[31]. – Дорогуша, да ты вон как вымахала! – сказала она Гарриет. – Ну что, обещаешь в этот раз ни с кем не драться?
Доктор Вэнс очень недобро поглядел на Гарриет, и ей этот взгляд совсем не понравился.
В больнице Фариш все прокручивал варианты того, что могло случиться с их бабкой, выдвигал самые разные версии и искал объяснения – весь вечер, да и весь следующий день, поэтому братьям уже очень, очень надоело его слушать. Отупев от недосыпа, они слонялись по приемному покою возле отделения реанимации, то слушая Фариша, то поглядывая воспаленными глазами в телевизор, где показывали мультик про пса-сыщика.