– Я понимаю, – заверил Салли секретаршу.

Та внимательно на него посмотрела.

– Не очень-то мне это нравится.

Не вам одной.

Прежде чем пустить Салли к бывшей жене, медсестра отделения для дементных подготовила его к тому, чтоґ – а не кого – он увидит. Человека, которого он приехал проведать, уже считай что нет, пояснила медсестра. И сегодня у его бывшей жены еще хороший день, но это значит всего лишь, что Салли вряд ли доведется видеть ее беспокойство, а зачастую и ярость, свойственные последним стадиям этой болезни. Возможно, в каком-нибудь ее жесте мелькнет проблеск той женщины, на которой Салли некогда был женат, но если ему померещится нечто большее, то это всего лишь игра воображения. Вера уже не способна есть твердую пищу, вообще не понимает, для чего нужна пища, и с одинаковым удовольствием жевала бы хоть часы, хоть морковку. Салли не следует ни поить ее, ни кормить, поскольку нормально глотать она разучилась и может подавиться.

До Вериной палаты Салли провожала девочка-волонтер лет семнадцати, не старше.

– Я подожду в коридоре, – сказала она.

Когда за Салли закрылась дверь и он увидел иссохшее, точно мумия, существо с отвисшей челюстью, которое некогда было Верой, он так струсил, что едва не сбежал. Бывшая жена Салли сидела в кресле-каталке возле окна, откуда был виден передний двор с бетонным фонтаном (сухим) и расставленными вокруг него столами для пикника. “Может, он всегда так? – подумал Салли. – Может, воду в фонтан здесь подавать опасно?”

– Привет, старушка, – произнес он чужим голосом, прозвучавшим так причудливо-гулко, будто в комнате не было мебели.

Салли пододвинул себе стул, Вера взглянула на него, но тут же отвернулась и снова уставилась в пустоту. Салли заметил сквозь тонкий халат, что Вера совсем исхудала, кожа да кости. А ведь в юности мы с этой самой женщиной занимались любовью, подумал Салли и тут же прогнал эту мысль, смутившись, даже устыдившись того, что она пусть на миг, но пришла ему в голову. Страшнее всего, как ни странно, были Верины волосы. Всю жизнь у нее был безупречный перманент, каждая прядка на месте, теперь же волосы выглядели естественно, как и положено волосам, но для Веры это было как раз неестественно.

– Вот заехал узнать, злишься ли ты еще на меня, – продолжал Салли.

Именно этого он, разумеется, и боялся – что обида, которую Вера лелеяла долгие годы, пережила остальные черты ее распадавшейся личности, – но теперь осознал, что боялся не того. Если бы Вера злилась на него, это все же была бы прежняя Вера.