– Вы в самом деле не можете поспособствовать благоприятному решению наших дел? – И беглым, но многозначительным движением тронул карман пиджака. – Не сомневайтесь, что… – Он осекся, наткнувшись на взгляд Мартина, и поспешно пошел на попятный: – Вы меня неправильно поняли. У меня и в мыслях не было…

Мартин продолжал смотреть на него очень серьезно, хотя его так и подмывало расхохотаться. Придвинувшись ближе, он сказал негромко, доверительно:

– С вашего разрешения, я объяснюсь с вами на языке, который использую последние полтора года.

Мексиканец был сбит с толку:

– Конечно-конечно. Слушаю вас.

– Хочу попросить вас об одной услуге.

Улуа при этих словах оживился:

– Разумеется… Я всецело к вашим услугам.

– В таком случае, дон Эмилио, не откажите в любезности пойти на…

В дверь номера постучали, и посыльный протянул Мартину письмо. Сунув мальчику чаевые, он вскрыл конверт, где лежала сложенная вдвое четвертушка бумаги с кратким посланием – три строчки и подпись. Прочитав и перечитав, он какое-то время сидел неподвижно. Потом направился в ванную, на совесть выбрился, вымыл голову. Накануне в «Интернасьонале», фешенебельном магазине на улице Такуба, он сделал кое-какие покупки и теперь надел сорочку с мягким воротником, костюм цвета каштана, повязал галстук, сунул в карманчик жилета старые серебряные часы, продернув цепочку через нижнюю петлю. Хотя в городе было относительно спокойно, все же следовало принять меры предосторожности. Он сделал выбор не в пользу тяжелого кольта 45-го калибра, а повесил на ремень под жилетом незаметную кожаную кобуру с «орвеа», удостоверившись предварительно, что все пять гнезд в барабане заполнены. Потом с мягкой шляпой в руке постоял перед зеркалом, пытаясь узнать себя в этом человеке – худощавом, загорелом, с отметиной на правой скуле, с недоверчивым взглядом. Впервые с тех пор, как он бежал из Мехико после переворота генерала Уэрты, Мартин оделся «comme il faut» и в новом обличье чувствовал себя странно. И даже неуютно.

В мексиканской столице стоял погожий день под синим необозримым небом с перистыми облачками, плывшими над вершинами вулканов, как клочки ваты. Мартин вышел из отеля, надел шляпу, взглянул на часы и неспешно зашагал по улице 5 Мая. Бросалось в глаза, что праздничная атмосфера первых дней исчезла: многие магазины были закрыты, а в людской сутолоке на улицах ощущалось некое напряжение. Кое-где стояли вооруженные патрули, с которыми прохожие старались как-то разминуться. В городе, где исчезла жандармерия, трудно было понять, кто из этих людей с оружием отряжен охранять порядок, а кто действует самочинно. Последних становилось все больше, и их начальство примером служить не могло: число пьяных драк, насилий и грабежей возрастало день от дня. Революция сбросила маску дисциплины и дружелюбия: ширились репрессии против приверженцев генерала Уэрты и даже Венустиано Каррансы. Уже вторую ночь трещали выстрелы в некоторых кварталах и гремели залпы на кладбищах.