– Вроде бы уже у Креспо, – с довольным видом сказал Гарса. – Стало быть, дела неплохи.

Вскоре из рощицы серебристых тополей, частично закрывавших обзор, вынырнули сержант Твоюжмать и двое его людей, запыхавшихся от скачки.

– Конные, майор. – Он показал на северо-восток.

– Близко?

– Рукой подать… Не знаю, наши это или ихние… едут спокойно, приглядываются.

Гарса развернул эскадрон, и они осторожно двинулись вперед, бросив поводья и держа карабины наготове. Мартин тоже вынул свой из чехла, дослал патрон, перекинул оружие поперек седла. Он дышал медленно и размеренно, как его научили, чтобы голова оставалась холодной и пульс не частил. От напряжения сохло во рту, мурашки бежали по коже, а из всех органов чувств остались два – зрение и слух.

И, выехав наконец из рощицы, он увидел человек десять верховых. Они ехали вдоль канала россыпью, на расстоянии друг от друга. Теперь уже нетрудно было узнать в них солдат Каррансы, так что обошлось без команды, без криков и вопросов. С обеих сторон открыли огонь – плотный, частый и торопливый. Мартин, привстав на стременах, добавил в него и свои три выстрела. И видел, как два всадника упали, а под третьим конь взвился на дыбы, замолотил в воздухе передними ногами. Остальные повернулись и галопом ускакали.

Вильисты пересекли канал. Двое всадников в форме федеральной армии лежали на земле, пачкая кровью траву. Один молодой, второй казался стариком – потому, быть может, что пуля стесала ему половину черепа и мозги разлетелись по траве, как красные цветы. У молодого, упавшего навзничь, руки были скрещены на груди, глаза полуоткрыты и неподвижны, а на лице замерла странная улыбка, открывавшая зубы под редкими усиками, больше похожими на юношеский пушок. Покуда несколько человек слезали с коней, чтобы обшарить карманы убитых, забрать оружие и снять сапоги, Мартин подъехал к лошади, которая все еще билась, ржала и поводила выпученными от боли глазами, – брюхо ее было вспорото несколькими пулями. Поглядев на нее с высоты седла, он наклонился, приставил ствол карабина к ее голове и добил.

Геометрия хаоса, подумал он, передергивая затвор. Нечем утешаться тут, как, наверно, и в самой жизни. Война – это полезная очевидность для тех, кто научился на нее смотреть: она помогает сохранять душевное равновесие при взгляде на извращенность космической геометрии. Ценный урок для тех, кто так или иначе, не обманывая себя и не отказываясь платить, сколько скажут, способен различить прямые и кривые, углы и случайности, подчиняющиеся тем неумолимым законам, что действуют под холодным куполом неба, где нет богов.