– Мы нагрянем завтра, на зорьке. Чуть рассветет – ударим… Без затей, без тактических этих штучек-дрючек и хитромудрых маневров. И без резерва. Всех бросим вперед, пойдем напролом.

– Потери будут значительные, – возразил полковник Очоа.

– А то я не знаю?! Ну и… с ними!

– Местность открытая, – настаивал Очоа. – Мы попадем под перекрестный пулеметный огонь… Сегодня мы уже попробовали это на вкус. А прижать каррансистов, чтоб лежали носом в землю, нечем: осколочных снарядов у нас нет. Почти все, чем бьют наши пушки, это фугасы.

Вилья полоснул его взглядом:

– Не о пушках речь! Артиллерия – дело десятое! Мы их сомнем одним ударом, прорвем оборону по всему фронту шириной в пять-шесть километров… Главное – напор, удаль. Разве нас, ребятки, это подводило когда-нибудь?

Полковник оглядел стоявших у стола, но все хранили молчание. Тогда он пожал плечами:

– Никогда.

– Ну так и вот, утречком повторим, а ужинать будем уже в Селайе. Перекинем мостки через каналы – пехота пройдет. Наши поезда могут подойти еще километра на три отсюда, ночью подвезут подкрепление. – Он взглянул на Хеновево Гарсу. – Займись этим, майор.

Тот вытянулся и вскинул два пальца ко лбу:

– Слушаюсь.

Вилья продолжал смотреть на него и на Мартина. На лице его вдруг отразилось раздумье, как будто все прозвучавшее только что было сказано не им. Прочистил горло кашлем, сплюнул на землю, между своими сапогами.

– Побудьте-ка с инженером где-нибудь вблизи, – проговорил он наконец. – Есть еще о чем с вами обоими потолковать.

Мартин и Гарса послушно отошли на несколько шагов по платформе. А по шоссе, тянувшемуся параллельно путям, двигались длинные вереницы людей, телег и вьючных мулов, нагруженных ящиками. Время от времени неподалеку рвался снаряд; взметнувшаяся пыль долго висела в неподвижном воздухе – стояло безветрие – и оседала медленно. На востоке шел бой: как раскаты грома, слышалась череда пушечных выстрелов, перемежаясь ружейной трескотней.

– Что скажешь? – спросил Мартин.

Майор задумчиво вертел в пальцах сигару.

– Да что бы ни сказал… Не все ли равно?

– Мне – нет. Я вижу, ты чем-то озабочен.

Мексиканец подбородком показал на крытую часть перрона:

– Ты же видел тех, кто был там.