Светлый фон

Мориц начал понимать. Так вот откуда такая секретность. Палестина находилась под мандатом Британии. И борцы за еврейское государство противостояли не только палестинским арабам, но и британским властям. Альберт надел очки, прислушался к радио, потом сказал:

– С начала года сионистские группы призывают к революции. Устраивают взрывы. Вы слышали о диверсиях против миграционных органов?

– В Тунисе?

– Нет, в Хайфе, в Тель-Авиве и Иерусалиме. Британцы ограничили въезд евреев. Именно сейчас! Это ужасно.

– А как вы относитесь к этой идее? Государство для евреев? Вы бы туда поехали?

Альберт отрицательно помотал головой:

– Моя родина здесь.

Мими предложила Морицу остаться на ужин, но ему пора было возвращаться: скоро вечерний сеанс. Он шел к кинотеатру и размышлял о том, что по ту сторону от берега, к которому его прибило, вырастает новый мир, теснящий мир старый, не желающий отступать. А он исключен из всего этого. Не только он устранился из мира, мир тоже устранился от него. Мориц почувствовал себя еще более одиноким, чем когда-либо.

Глава 40

Глава 40

Золотистые волосы Сильветты развевались на встречных потоках воздуха. На ней были огромные очки от солнца и белое платье, рукав которого реял как знамя, когда она поднимала руку в кабриолете. Другая рука лежала на бедре, удерживая взлетающий подол. Мориц сидел на заднем сиденье, зажав между ног зонт от солнца и корзину для пикника и стараясь не смотреть на Сильветту. Рядом с ним сидела Ясмина с Жоэль на коленях, и девочка изумленно смотрела на проносящиеся мимо деревья. Леон поддал газу.

– Как, вы еще ни разу не были на пляже, Мори́с? Какой же вы итальянец! – хохотала Сильветта.

– Вот увидите, море там meraviglioso![92] – кричал Леон.

meraviglioso!

– Езжай помедленнее!

Леон забавлялся, поглядывая на Сильветту, и скорости не сбрасывал. Словно она была ребенкам, к которому не стоит относиться серьезно. Ясмина крепко прижимала к себе маленькую Жоэль. Стоял чудесный июньский день, солнце жарило уже с утра. Побережье сияло. Они ехали по проселочной дороге, справа поблескивало между белыми виллами бирюзовое море. Руины Карфагена. Античные колонны посреди пустыря, заросшего кустарником.

– Это было когда-то центром Средиземноморья! – прокричал Леон сквозь шум ветра. – Пока римляне не сровняли его с землей! А вы знаете, кто его основал?

– Нет, – крикнул Мори́с.

– Женщина! Удивительно, да? Прекрасная царица Дидона! Финикийка! Ее брат Пигмалион убил ее мужа, вообразите, собственный брат! И она бежала через Средиземное море, пристала к берегу в Тунисском заливе и попросила убежища у царя берберов. Этот скряга сказал: возьми себе столько земли, сколько покроет коровья шкура! Тогда Дидона разрезала коровью шкуру на тонкие полоски и обнесла ими большой кусок земли, здесь, на побережье, прямо вот тут, Мори́с, и построила на нем крепость, цитадель Карфаген. Хитрая баба, а? Такие же здесь и люди, у нас нет ни Эйфелевой башни, ни Эмпайр-стейт-билдинг, но у нас есть голова на плечах! И что сделал Иарбас, царь берберов? Ему непременно захотелось завладеть прекрасной Дидоной! Он за ней ухаживал, подлизывался, угрожал, но она была непреклонна. В конце концов она сожгла себя, чтобы не достаться ему! Eh oui, Мори́с, таковы мы тут все, гордые, как львы! Мы скорее лишимся жизни, чем потеряем честь!