Он читал газету и продолжал это делать, когда я, выехав за город, свернул на тупиковую дорогу. Поднял глаза, только когда я остановился.

– Почему вы… – начал он на плохом испанском и осекся, увидев направленный на него «магнум».

– Выйдите из машины, – сказал я.

Он повиновался, вытаращив глаза. Даже руки поднял.

– Опустите руки. – Я открыл багажник, вытащил одной рукой чемоданы и бросил их у обочины, держа в другой руке револьвер.

Шлегель озирался по сторонам. Я остановился всего в десяти ярдах от места, где мы нашли Сантьяго. Смотрел он с нарастающей тревогой, но местность явно не узнавал. Это отвечало на один из моих вопросов.

– Я вас знаю, – сказал он вдруг с долей облегчения в голосе. – Вы были на…

– Молчать. Повернись. – Я обыскал его – оружия при нем не было. – Бери чемоданы и шагай вон к той хижине.

– Что вы хотите…

– Молчать, – сказал я на португальском и так ткнул ему дулом в затылок, что кровь выступила. – Spazieren Sie. Chnell![49]

Шлегель отдувался, таща тяжелые чемоданы вверх по грязному склону. Вокруг не было ни души, только цикады стрекотали в кустах. От первой хижины, сгоревшей несколько лет назад, остались только обугленные стены без крыши.

– Zurücklegen[50], – скомандовал я, когда мы зашли в нее. Он поставил чемоданы. Я заметил, как осторожно он ступает, чтобы не запачкать сажей свой белый костюм. Бриз сюда не проникал, и было очень жарко.

– Послушайте, – сказал Шлегель по-английски, уже увереннее. – Я же помню, вы человек приличный. Вам совершенно незачем наставлять на меня пистолет. Если вам нужны деньги, я готов…

Я ударил его в висок свинцовой трубкой, которую загодя обмотал клейкой лентой.

Он был без сознания минут десять – я уже беспокоился, что слишком сильно ему приложил, но тут он зашевелился и застонал. Я тем временем проверил его чемоданы: одежда, белье, бритвенные принадлежности, восемь галстуков-бабочек, записная книжка без явных признаков шифра, папка с деловыми бумагами компании «Акос Маратон» в Рио. Кроме того, девятимиллиметровый «люгер» и 26 тысяч долларов новенькими стодолларовыми купюрами.

Он снова застонал и открыл глаза во всю ширь: вспомнил, видно, где он и что происходит.

Последний факт ему было труднее всего осмыслить. Перед собой он видел свои раскрытые чемоданы. «Люгер» и деньги лежали поверх всего, а рядом наблюдалась еще одна аккуратная стопочка: белый костюм, голубая рубашка, белые туфли и красная бабочка. Окинув по возможности взглядом себя самого, он понял, что руки у него связаны за спиной, что на нем остались только майка, трусы и черные носки и что лежит он лицом вниз на ржавой железной бочке. Лента, заклеивающая рот, заглушала стоны.