Кривицкий убедился, что он заряжен, и направил его в мою сторону.

«Я мог бы вас убить, агент Лукас».

«Могли бы. Но Ганс Веземанн и прочие никуда не денутся и будут поджидать вас, когда вы утром попытаетесь уйти из отеля».

Он кивнул и сделал большой глоток из водочной бутылки на тумбочке. Ганс Веземанн служил в «Тодт», команде смерти, и единственным его заданием была ликвидация Вальтера Кривицкого. Кривицкий знал, что намеченные «Тодт» цели редко остаются в живых.

Наш разговор продолжался допоздна, и темой его было «надежды нет». Estamos copados.

В конце концов Кривицкий сам воспользовался 38-м. Он не взял дуло в рот – приставил к правому виску. Хемингуэй был прав: надежнее всего стрелять в нёбо. Немало самоубийц доживали как слюнявые овощи, когда пуля отскакивала от черепа и выносила только часть мозга. Но пуля 38-го калибра успешно покончила с паранойей Вальтера Кривицкого.

Этим утром, еще до работы с морскими картами, Хемингуэй показал мне только что законченную им рукопись – предисловие к сборнику «Мужчины на войне». Почти пятьдесят машинописных страниц, больше десяти тысяч слов. Меня удивило, как безграмотно он пишет – если б я напечатал рапорт с такими ошибками, меня бы уволили. В тексте было полным-полно рукописных вставок, замен, исправлений.

– Прочти, – приказал он.

Я прочел. Хемингуэй писал, что сборник будет иметь большое патриотическое значение, что американской молодежи полезно знать правду о войнах в истории человечества. Что он каждый раз перечитывает «Среднюю часть удачи» или «Ее рядовые мы» Фредерика Мэннинга в июле, в годовщину своего ранения при Фоссальта-ди-Пьяве. «Это самые лучшие и самые благородные книги о мужчинах на войне», – писал он, и перечитывает он ее для того, чтобы вспомнить, как всё было по-настоящему, и не лгать самому себе. Такова и цель этого сборника: показать настоящую войну, а не такую, какой ее хотят видеть.

Но он-то как раз хотел ее видеть не такой, как на самом деле, – стоило вспомнить его донкихотские фантазии о сражении с немецкой подлодкой. В мечтах, конечно, всё куда красивее, чем ребенок с перерезанным горлом в канаве.

А вот Кривицкий хорошо понимал, как устроена реальная жизнь. Он годами балансировал на краю бездны – как и Хемингуэй, по моим ощущениям. Всё, что ему понадобилось, – это водка, ночной разговор и револьвер 38-го калибра.

Не для того ли вы послали меня сюда, мистер Гувер? Не в этом ли заключается моя роль – напоить Хемингуэя, поговорить с ним и в нужный момент подсунуть ему револьвер?

Теодор Шлегель меня не узнал. У меня были сомнения, что он может узнать черный «линкольн», но кубинские такси и машины по найму отличаются изобилием марок и цветов. Глянув на автомобиль мельком, он сел сзади. Носильщики уложили в багажник два его чемодана. Чаевых он им не дал – сказал мне «Aeroporto», и мы поехали. Столько деньжищ ему абвер отстегивает, а он жалеет несколько центов на чай.