– Нет, спасибо. Пойду скажу Марии, что они убрались.

– Пожалуй, не надо ее больше так называть, – произнес он, глядя на картину, висевшую ближе всех.

– Как?

– Ксенофобия. Ее в самом деле хотят убить.

Я кивнул и пошел мимо бассейна в гостевой домик.

Окликнул Марию по имени, встал сбоку от двери в ванную, постучался.

Девятимиллиметровая пуля «парабеллум» пробила дверь на высоте моей головы, прошла сквозь стену над кроватью и застряла, надо полагать, в стволе королевской пальмы.

– Какого черта, Мария! – заорал я.

– Ой, Хосе! – Она распахнула дверь и бросилась мне на шею.

Я отобрал у нее «люгер» и поставил на предохранитель, подавляя желание как следует врезать ей. Одно дело – погибнуть в перестрелке с кубинскими полицейскими, совсем другое – словить пулю от глупой кубинской шлюхи. Не знаю, что больше позабавило бы моих приятелей из Бюро.

Я пересказал ей разговор Мальдонадо с Хемингуэем и обрадовал тем, что полицейские ушли – возможно, что насовсем.

– Нет, Хосе, нет! – закричала она, обливая слезами мою рубашку. – Они еще вернутся. Придут за мной. Завтра вы с сеньором Хемингуэем, и мальчики, и вся ваша матросня уйдете в море, и охранять меня будет некому, кроме Рамона-повара, а он чокнутый, и Хуана-шофера, а ему только бы в постель меня затащить. Бешеный Конь вернется, и меня изнасилуют и убьют за то, что сделал он сам. Ты придешь, а меня в коттедже не будет. Ты спросишь, где Мария, а Марии уже в живых нет…

– Мария, радость моя… Заткнись к такой матери. – Она изумленно послушалась. – Я поговорю с сеньором Хемингуэем. Пойдешь с нами в море.

– Ай, Хосе! – Она обняла меня так крепко, что чуть не сломала мои побитые ребра.

Остаток дня прошел в разнообразных делах. Хемингуэй пригласил Марию на ланч в большой дом, и она, зардевшись, побежала в А-класс надеть свое лучшее платье. Она растерялась, узнав, что я на ланч не пойду – меня он не приглашал, – но обрадовалась, когда я пообещал уложить ее вещи в свою дорожную сумку. Ее багаж состоял из немногих одежек, которые ей одолжили, щетки для волос, скромного набора косметики и лишней пары сандалий. Я всё уложил и проверил коробку, где она держала свое имущество, – ничего важного там не осталось.

Потом я почти час ходил по территории финки: осмотрел «трупный колодец», старые постройки за теннисным кортом, будку со снаряжением для бассейна, гараж и кладовую за гаражом. Вернулся в А-класс, зашел в бывшие коровники, поднялся на сеновалы. Лейтенанта Мальдонадо и его людей нигде не было, но на одном сеновале под кипой заплесневелого сена обнаружилось что-то длинное, обернутое в холстину. Я взял сверток с собой, когда поехал в Кохимар за «Лоррейн». Мы собирались сделать это позже, когда вернется «Пилар», но Хемингуэй решил, что лучше будет вывести «Лоррейн» засветло и поставить в частной гавани города Гуанабо, миль за десять от Кохимара.