– Марти непременно ее подцепит, – заверил Хемингуэй. – Рано или поздно она всё цепляет. Игнорирует москитные сетки, пьет местную воду, ест местные блюда, а потом удивляется, с чего это вдруг заболела. Я вот ничем не болею, – он потрогал свою профессионально забинтованную голову, – только сотрясения мозга случаются иногда.

– За сеньору Геллхорн – миссис Хемингуэй, – поднял тост доктор. И мы выпили за нее.

Все, конечно, хотели знать, что с нами стряслось. Только Грегорио Фуэнтес ни разу не спросил о наших ранениях, пропаже «крис-крафта», гибели «Лоррейн» и загадочной радиограмме от моего имени. Решил, видно, что босс сам скажет, если захочет сказать. Остальные же без конца приставали с вопросами.

– Это секретная информация, – проворчал Хемингуэй в первый день – такой линии мы и придерживались. С команды, включая мальчиков, взяли клятву молчать обо всем, особенно по части «крис-крафта».

– Что я скажу Тому Шевлину, когда он вернется? – сокрушался Хемингуэй на последней неделе августа. – Если он меня заставит платить за свой катер, я разорюсь. Хорошо бы послать счет ФБР или флоту.

Мы с ним думали, не доложить ли о случившемся Брейдену или полковнику Томасону, – и решили не докладывать. Загадка операции «Ворон» и абверовских документов так и осталась загадкой.

– Возьми с Шевлина клятву и расскажи ему всё, – предложил я. – Пусть гордится, что так хорошо послужил стране.

– И жалеет, что смог отдать стране только один дорогущий катер?

– Может, и так.

– Чудесная была лодочка, – вздохнул Хемингуэй. – Помнишь, как красиво были вмонтированы носовые огни? А русалочку на носу? А инструмент от того же дизайнера, что проектировал в двадцатых эти прекрасные лодки «гарвуд»? А руль от Дюзенберга и…

– Хватит. И без того тошно.

– Ну что ж… Том человек щедрый и патриот… А если он все-таки не простит нас, придется его пристрелить.

В понедельник, 31 августа, когда я ел холодный суп, сидя в постели, вошел Хемингуэй и сказал:

– Тут к тебе гости. Лощеный британец и карлик в костюме за двести долларов. Я разрешил им поговорить с тобой при условии, что тоже буду присутствовать.

– Согласен, – сказал я, ставя поднос на тумбочку.

Гостей представили, принесли стулья, одного из слуг послали за виски. Хемингуэй оценивал лощеного британца и карлика в двухсотдолларовом костюме, коммандер Йен Флеминг и Уоллес Бета Филлипс оценивали его. Их, похоже, удовлетворил результат, Хемингуэй еще сомневался.

– Очень рад, что вы остались в живых, мой мальчик, – в третий раз сказал Флеминг. Тема моих ранений начинала устаревать.