Я выскальзываю из постели на рассвете, грею воду для чая и обваливаю рисовые шарики в дробленом арахисе для обеда Пола. Входит Цзинь, целует меня и открывает газету.

– Можно мне вместо этого сэндвич с арахисовым маслом? – просит Пол, когда приходит на кухню и видит, что я приготовила. – Только сегодня. Только один раз.

Как будто я когда-нибудь такое сумею приготовить. В ответ на мое молчание он говорит:

– Тетя Дэцзя мне такое сделала бы.

Дэцзя его до крайности балует, но сейчас, как и каждый год, она на месяц уехала в Юньнань к своей родной семье.

– Мама, – упорствует мой сын, – чем то, что я хочу, отличается от рисового шарика с арахисом снаружи? Белый снаружи, коричневый внутри. Коричневый снаружи, белый внутри. Одно и то же!

– А ханьцы что едят? – спрашиваю я, потому что если они не едят китайскую еду в школе, то, возможно, Полу не стоит.

– О, мама! Все приносят китайскую еду из дома.

– Тогда…

– Эддисон любит арахисовое масло и желе…

– Эддисон…

Я чувствую вкус трех слогов на языке. Смотрю на Цзиня, который отрывается от «Чайна дейли ньюс». Эддисон? Что это за имя?

По утрам я подкидываю в школу еще двоих детей. По радио передают музыку. Они подпевают. Я подъезжаю к обочине, где высаживают детей, и нажимаю кнопку, чтобы разблокировать дверцы. Пол выходит последним. Он задерживается у дверцы, надевая рюкзак.

– Эддисон белый или ханец? – спрашиваю я.

Но сын просто машет рукой, захлопывает дверь и бежит к группе мальчиков, которых я узнаю – все они родились здесь, все – ханьцы. Я не могу задержаться, чтобы посмотреть, как он входит в здание, поскольку за мной хвост из машин и микроавтобусов, но чувствую, что у меня защемило сердце. Хоть у нас больше и нет веревок на запястьях, я всегда буду связана со своим сыном.

По дороге домой у меня есть время поразмыслить. Мне тридцать семь, я нахожусь в самом разгаре лета своей жизни. Мой муж успешный человек. Он сохранил свой бизнес, но в настоящее время это не главное его дело. В самые мрачные дни рецессии, когда акции продолжали падать, а цены на недвижимость рушились, он начал скупать дома – ремонтировал их и продавал таким же, как он сам, людям, желавшим закрепиться в Америке и надежно вложить свои капиталы.

Когда нашему сыну исполнилось пять лет, Цзинь претерпел еще одну трансформацию. Он наконец смог избавиться от призрака своего отца.

– Полу сейчас столько же лет, сколько было мне, когда я предал отца, – сказал он мне. – Теперь я понимаю, что он любил бы меня, что бы я ни сделал, как и я всегда буду любить своего сына…