– На чем ты закончила, Минка? – спросила Эстер.
Сперва я не поняла, про что она говорит. А потом сообразила: эта женщина хочет услышать сочиненную мной историю, ту, которой я отвлекала Дарью прошлой ночью. Если она сработала как обезболивание, может, и плач этой несчастной о своем ребенке заглушит?
Женщины уселись на нарах, похожие на стебли тростника у края пруда, – тощие и слегка покачивающиеся, они опирались друг на друга. Я видела, как блестят их глаза в темноте.
– Давай, – Дарья толкнула меня локтем, – у тебя благодарные слушатели.
И я начала рассказывать про Анию, для которой день начался, как обычно. Октябрь выдался на удивление холодный; листья срывало ветром с ветвей деревьев, и они маленькими вихрями кружились в демоническом танце у ее ботинок, отчего она и поняла, что случится беда. Отец научил ее, помимо всего прочего, завязывать шнурки, находить путь по звездам, распознавать чудовище под личиной человека.
Я рассказывала о жителях деревни, доведенных до грани отчаяния. Кто-то убивал скотину на фермах, из домов пропадали собаки. В округе орудовал какой-то свирепый зверь, он был среди них.
Я рассказала им о Дамиане, капитане стражи, который хотел, чтобы Ания вышла за него замуж, и не гнушался для этого принуждением. Как он сказал испуганным людям, что если они останутся за стенами деревни, то будут в безопасности.
Эту часть я написала после того, как мы переехали в гетто. Когда я еще верила в это.
В бараке стояла тишина. Дочь раввина больше не молилась; рыдания новой женщины стихли.
Я описала, как Дамиан взял последний багет, который Ания должна была продать на рынке, как он поднял в руке монеты, чтобы она не могла их достать, и не отдавал, пока девушка не согласилась поцеловать его. Как она спешила домой с пустой корзиной, а он впивался глазами в ее спину.
–
Я сцепила руки.
–