Впереди виднелся десяток рядов кресел с белыми подголовниками, из-за которых показывались макушки пассажиров. Слева в иллюминаторе посадочная полоса убегала назад, с каждой секундой замедляя скорость. Покрытые густым инеем деревья поодаль слегка покачивались на ветру, небо пряталось за тяжелыми серыми облаками. Рядом сидел грузный мужчина в твидовом свитере и искоса поглядывал на меня, словно укоряя за то, что я занял место у окна и не дал ему насладиться видом. Сомнений не оставалось: я в самолете, который только что где-то приземлился. Оставалось выяснить где.

Прежде, чем я успел всерьез задаться этим вопросом, стюардесса объявила: «Наш самолет совершил посадку в аэропорту Стокгольма – Арланда. Просим вас оставаться на своих местах до полной остановки двигателя. Температура за бортом – минус один градус по Цельсию. Местное время: одиннадцать часов тридцать пять минут».

При этих словах с души как будто свалился камень, а в образовавшееся пространство кто-то больно ударил ногой. Я был рад снова оказаться дома, но в то же время страх все сильнее сковывал тело. Я настолько отвык от реального мира, что боялся сломаться под давлением привычной рутины. Я представлял, как под ее натиском хрустят кости и у меня больше не получается собрать себя в тот цельный образ, фрагменты которого я так старательно собирал в течение года.

Самолет я покинул последним, тем самым будто пытаясь оттянуть момент столкновения с действительностью. Белокурая стюардесса с гладко зачесанными волосами наградила меня очаровательной улыбкой и пожелала приятного пребывания в Стокгольме. В ответ мне удалось лишь слегка кивнуть. Слова застряли в горле и отказывались облачиться в звуки.

Я был практически уверен, что мой чемодан остался в другой параллели, но на всякий случай добросовестно последовал за толпой в зону выдачи багажа. Когда с ленты была снята последняя сумка, я убедился, что прибыл налегке, и направился к выходу.

Стокгольм встретил меня порывом шквального ветра, вызвавшим внезапный приступ кашля. Ледяной воздух без спроса ворвался в ноздри и проник в самую глубь легких, застав меня врасплох. Только тогда я понял, что на мне нет ничего, кроме тонкой куртки, надетой поверх серой толстовки – той самой, в которой я был в день встречи с Верой.

Вера. Я не переставал думать о ней с тех пор, как открыл глаза в самолете. Страх был не единственной причиной моего смятения. Я тщетно пытался свыкнуться с мыслью о том, что больше не увижу ее. Я тайно лелеял надежду на встречу, представлял, как она вот-вот возникнет из ниоткуда, чтобы дать мне вдогонку последние напутствия. При этом я знал, что она сделала для меня все, что могла, и теперь наши пути навсегда разошлись. В груди щемило, было тяжело дышать, а кашель никак не прекращался. «Побочный эффект», – промелькнуло в голове, и мне даже показалось, что эти слова произнес голос Веры.