– Да не люблю я вино!

– Сейчас речь не о любви к вину, а о твоей судьбе, давай пей!

Конечно же, начальник сыскной рисковал, заставляя Головню пить вино, ведь агент мог решить, что пора сводить счёты с жизнью. Однако Фома Фомич знал почти наверняка: Головня этого не сделает, он слишком любит жизнь, чтобы вот так взять и умереть. К тому же было ещё кое-что, что держало его на этом свете.

– А и вправду, Тимоша, чего ты не выпьешь? Я же знаю, что ты вино любишь, ты мне сам про это рассказывал… – неожиданно ласково заговорила Палашка. – Зачем же ты теперь хороших людей обманываешь?

– Да не буду я пить, понимаете вы все, не буду! Вот хоть режьте меня здесь – не буду!

– Почему? – на этот раз спросила Палашка и презрительно поглядела на Головню.

– Просто не хочу, и всё!

– Видать, правы вот они! – Сенная девка кивнула в сторону фон Шпинне. – Хотел ты, сукин сын, отравить меня. Потому что не любил меня никогда!

Разговор этот мог перейти в ненужную перебранку, и потому Фома Фомич решил его прервать.

– Дело, Прасковья, не в любви, а в том, что ты ненужный свидетель. Ведь так?

– Не понимаю, о чём вы говорите, – не сказал, прошипел агент.

– А вот об этом! – Фома Фомич откуда-то из-под стола достал небольшого размера рогожный мешок и, отодвинув в сторону бутылки, поставил его на стол.

– Что это такое? – спросил Головня.

– То, что ты искал, а найти не мог. То, что у тебя украл Сиволапов, а ты его за это убил, потому что не смог допытаться, где он это спрятал. А вот мы нашли… – С этими словами начальник сыскной развязал мешок. То, что там находилось, могло повергнуть в шок кого угодно, но потом, когда человек присматривался, он понимал – эта вещь не такая уж и страшная, как кажется вначале…

Глава 48 Из-за чегосыр-бор

Глава 48

Из-за чегосыр-бор

И всё же, действительно, вначале то, что находилось в мешке, привело в ужас. Там находилась человеческая голова! Но рассмотрев её повнимательнее, можно было догадаться, она не настоящая, а из воска. Голова была женская и, похоже, принадлежала той самой турчанке Гюль, возле фигуры которой останавливался Фома Фомич, когда посещал салон. Правда, эта голова отличалась щетиной на лице, большими торчащими изо рта клыками и ещё следами от пальцев на левой щеке.

– Вот! – указал на них Фома Фомич, обращаясь к Кочкину, для которого появление этой головы было полной неожиданностью. Он, конечно же, задавался вопросом, когда они проникали в квартиру Головни, а что это фон Шпинне несёт в мешке, но спрашивать не стал. – Это и есть следы от пальцев Пядникова. Вот откуда у него в руке взялся воск с волосками. Мы-то думали, что он кому-то брови выдрал! А оказалось, мастера по восковым скульптурам используют брови для того, чтобы изобразить небритость. И взяты они в парикмахерской мадам Кулибабы… Потому они и живые. Вернее так, часть живые, а часть – мёртвые. – Начальник сыскной перевёл взгляд на Палашку. – Потому что первоначально на той голове, которую привёз приказчик бывшего хозяина фигур немца Шульца, волос было мало, и потому вы решили добавить турчанке небритости. Да ещё вставили собачьи зубы. Чтобы эта голова сработала наверняка. И она сработала: при её виде хватил твоего бывшего хозяина Пядникова удар. Ну что, Палашка, поможешь нам восстановить события? – повернулся к сенной девке фон Шпинне. – По глазам вижу – поможешь. Давай сделаем так: я начну, а ты продолжишь. Если я буду говорить что-то не так, не стесняйся, поправляй меня. Итак, как дело было. Купец Пядников являлся человеком жадным, можно даже сказать скупым, но он свято верил в то, что именно эта самая скупость и позволила ему разбогатеть. Однако купец был ещё и крайне подозрительным и недоверчивым. Не доверял он никому, даже собственной дочери. Мы думали, что купец чудил, когда по ночам в салон спускался, а это не так. Пядников не просто так там слонялся, у него был тайник. Верно, Прасковья?