– Так эта… – начал Головня.

– Что? – перебил его Меркурий.

– Может, отпустим женщину, пусть себе идёт. Она здесь ни при чём, у нас с ней просто любовь. Зачем её втягивать?

– Да она уже втянутая по самую макушку! – бросил из-за стола Фома Фомич. – Пусть остаётся, к ней тоже вопросы есть. Меркурий Фролыч, закройте, пожалуйста, дверь. А ты, Тимофей, садись, разговор у нас будет серьёзный. Ты тоже, Прасковья, ноги не труди, присаживайся. Мы-то думали, убили тебя, голову отрезали, а ты вот оказывается – живая! Лишний повод для радости.

– Я не понимаю, что случилось, вы же меня отпустили, – проговорил Головня. Голос был тихим, и вёл агент себя совсем не так, как в сыскной на допросе, было видно – чего-то боится. И не внезапности появления в его доме начальника и его помощника, а чего-то другого, глубоко спрятанного.

– Да мы тоже это не сразу поняли. Но прежде чем тебе объяснить, задам вопрос: что это ты приглашаешь в гости женщину, а бутылка с вином уже откупорена? Ты что же это, как в дешёвых трактовых кабаках, водой его разбавляешь?

– Нет, зачем… я просто так открыл, чтобы потом не возиться, – засуетился Головня, и глаза его при этом нехорошо блеснули, как-то виновато. – У меня и в мыслях не было – вино разбавлять! Я что, кусошник какой?

– Я тебе почти верю, но окончательно поверю после того, как ты выпьешь из этой бутылки. – Начальник сыскной с тихим хлопком вынул до половины вставленную в горлышко пробку и, налив в лафитную рюмку вина, подвинул её Головне. – Вот, возьми и выпей.

– Да не буду я пить! – отказался тот.

– Почему? – вскинул брови начальник сыскной и заговорщицки глянул на Кочкина, тот ответил таким же взглядом.

– Не люблю вино, я лучше водки выпью, а вино вон Палашка пусть пьёт, это для неё покупалось!

– Не пьёшь, потому что не любишь или потому что вино отравлено? – улыбнулся Фома Фомич, хотя глаза его не смеялись, а только холодно поблёскивали.

– Что? – вздрогнул Головня; губы его сжались, он зло и затравленно посмотрел на Фому Фомича.

– Что? – закричала Палашка. – Ты меня отравить хотел? Ты меня, проклятый, отравить хотел? Я для тебя всё это сделала, а ты меня угробить планировал? – Шаль с головы упала на покатые плечи, светло-русые волосы растрепались, щеки стали пунцовыми.

– Да врут они всё, не отравлено вино, я ведь тебя люблю! Зачем же мне тебя травить? – стараясь говорить убедительно, обратился к ней Головня.

– А зачем ты тогда бутылку открыл? Раньше никогда заранее так не делал!

– Да говорю же, чтобы потом не открывать!

– Послушай меня, Тимофей! – вмешался в перепалку фон Шпинне. – Мы верим, что вино не отравлено. Однако ты должен это доказать: взять и сделать из этой рюмки несколько глотков.