Мимо кунга по дороге, изъеденной до чёрной земли, катили танки, качая пушками, повесив синюю гарь. Тягачи тянули орудия. Нелепые, как огромные заваленные на бок шкафы, колыхались установки залпового огня. Боевые машины пехоты отточенными топориками врубались в снега, обгоняя танки. На зелёной броне виднелись профили Пушкина, из тех, что поэт рисовал на полях своих рукописей. Над кунгом пролетали вертолётные пары, неся на подвесках ракеты. Обстреляв Бухмет, возвращались с пустыми подвесками. Один вертолёт тащил за собой хвост дыма, сел в поле за кунгом. Люди с дороги бежали к вертолёту, а он, чёрный, с опавшими лопастями, жарко горел.

Лемнер сидел в тёплом кунге над картой Бухмета. Его штормовка с воротником из волчьего меха висела на крюке. Он был в зелёном армейском свитере, опоясан капроновым ремнём с кобурой, где золотым слитком лежал пистолет. Начальник штаба Вава прикладывал линейку к карте, мерил расстояние между городскими кварталами. Проводил между ними красные линии. Лемнер смотрел на линии и думал, что здесь, поливая землю кровью, пройдут «пушкинисты», и белый, начертанный на броне профиль станет красным.

— Командир, в этом Бухмете мы набухаемся. В нём четыре квартала. «Альфа», «Бета», «Гама», «Дельта», — Вава концом линейки тыкал в нарисованные на карте квадратики с буквами греческого алфавита. — В каждом квартале опорный пункт. Все четыре соединены подземными ходами, поддерживают друг друга огнём, быстро перебрасывают под землёй подкрепления. Перетрём город в крупу, потом наступаем.

— Это что? — Лемнер рассматривал тщательно начертанные фломастером греческие буквы. — Что за круг?

— Командир, это церковь в квартале «Дельта». В ней их штаб. Его сотрём в первую очередь.

— Церковь беречь. Я в ней буду венчаться.

— Командир! — Вава, привыкший к необъяснимым чудачествам Лемнера, решил переспросить: — Я тебя правильно понял?

— Правильно, Вава. Буду венчаться.

— Да тебя в ней отпоют, командир!

— Слышишь, церковь беречь! Возьмём Бухмет, и я обвенчаюсь. Можешь достать попа?

— Есть тут один заблудший. Ходит в расположении и солдатиков крестит. Может, шпион. Расстрелять руки не доходят.

— Церковь беречь! Попа ко мне!

Священника привели с мороза. Он жался к струе горячего воздуха и оттаивал. На его голове колом стояла мятая бархатная шапка. Из-под неё свисали сальные волосы. Военный бушлат был замызган, словно священник спал в нём, не раздеваясь, в окопах, в нетопленных углах, в ледяных отсеках машин. Башмаки огромные, не по ноге, с круглыми, как шары, носами. Лицо до глаз заросло волосами, как у собаки. Не ясно было, где кончались брови и начиналась борода, и есть ли в свалявшихся усах рот. Но из косматой звериной шерсти смотрели бирюзовые глаза.