— Как же мне поступить? — он усыпил свой разум. Он передал ей свою волю. Эта была благая воля. Она вела его по чёрным и белым клеткам Русской истории.

Её глаза были закрыты. Веки вздрагивали. Казалось, под веками плывут видения. Эти видения являются ей свыше.

— Поведешь его к Дону, — она говорила так, будто переводила невнятную, льющуюся свыше речь, делала её понятной Лемнеру. — Приготовь прорубь. Это прорубь Русской истории. Предложи Ивану Артаковичу заглянуть в эту прорубь. И он разделит судьбу всех, кто туда заглянул, — она устало умолкла. Пророчество опустошило её. Голос, звучавший свыше, умолк.

— Каким он войдёт в историю?

— Человеком, заглянувшим в прорубь Русской истории.

Лемнер смотрел на прекрасное средиземноморское лицо, на нитку лунного жемчуга, на грудь, чуть прикрытую белым шёлком. И в нём поднималась глухая враждебность, угрюмое негодование. Свобода, что он обрёл утром, глядя на ствол дальнобойной гаубицы с висельником, грузно осевшим в петле, — эта свобода была мнимой. Он находился в подчинении у женщины, ставшей ему женой и матерью не родившегося сына. Он повиновался ей, следовал её наущениям, слушался её повелений. Однажды в вечернем саду Дома приёмов она взяла его руку, сжала запястье и перелила в его сосуды свою колдовскую кровь. С тех пор пьянящие яды разлиты в его сосудах, правят его судьбой, манят к чудесной цели, побуждают к поступкам, таящим жуткие смыслы. Он не в силах избавиться от её колдовского ига, уклониться от её повелений.

Лемнер коснулся жемчужной нити. Лана тихо вздохнула. Он обнял её за плечи и стал расстегивать перламутровые пуговички на блузке, освобождая груди.

— Не надо. Не сейчас, — тихо просила она. — Солдаты смотрят.

Он срывал с неё блузку, выплескивал наружу груди, жадно их целовал.

— Перестань! Мне больно! Я закрою дверь!

Он молча, грубо сдирал с неё одежду, валил на кровать.

— Что ты делаешь? Я не хочу!

Он терзал её грубо, зло, свергал её иго, делал ей больно, надругался над ней. Она кричала, отбивалась. Он глушил её ударами. Открывался глубокий чёрный провал, винтом уходящий в бездну. Опрокинутая Вавилонская башня ввинчивалась в глубь земли. На уступах опрокинутой башни лежали убитые красавицы, сияя на льду ослепительными нарядами, дети с автоматами семенили по бетонке, слепые подрывались на минах, и висел на стволе дальнобойной гаубицы мертвец в носках, и под ним в луже валялись домашние шлёпанцы.

Лемнер ввинчивался в бездну. На дне её кипела чёрная ртуть. Падал в неё, кричал от боли и ужаса:

— Дьявородица!

Пропадал. Лана сидела на краю кровати, стараясь спрятать грудь под обрывками блузки, и плакала. Солдаты смотрели сквозь открытую дверь.