Его сдует жуткий сквозняк, дующий в катакомбе российской власти. И только скрипнут железные створки шкафа, и в стеклянной колбе голый герой Бухмета будет вяло покачиваться с маслянистым пузырём на губах.

Возможно другое. Развернуть бэтээр и гнать прочь от разгромленных городов, подбитых танков, идущих на пулемёты детей. Убежать от государства, скрыться от рубинового ока. Спрятаться в ночи, в снегах, в лесах, во льдах замерзших рек, в хребтах и чащобах неоглядной России. Там тебя не отыщет бармен с мексиканскими усиками, не узрит раскалённый рубин. В утлой избушке, у таёжной реки доживать свой век. Убежать от государства, и оно, пошарив по городам и весям, не отыщет его и забудет.

Но есть третий ход, пусть безнадёжный, смертельный. Выйти на бой с государством. Развернуть формирование «Пушкин», яростное, оскорблённое вероломством, и направить его на Москву. Сокрушить вероломную власть, шелестящие интригами кабинеты, сонмы двойников, зыбкую мнимость власти. Ударить в неё бронёй, свистом пикирующих вертолётов, штурмовиками, бегущими по кремлёвским палатам. Сокрушить государство, самому стать государством.

Бэтээр возносился и рушился на ухабах. Лемнера сотрясали страхи, ненависть, ярость.

В пансионате, где размещались «пушкинисты», горели деревянные корпуса. Валялся колёсами вверх бэтээр. Прожектор освещал расщеплённые сосны, санитаров с носилками, палатку, куда вносили раненых. В руках солдат мерцали капельницы, а на носилках стенали раненые. На снегу, в ряд, лежали убитые. У них не было рук, ног, голов.

— Два удара! Свои по своим! — Вава размазывал кровь по лицу, водил рукой по небу, откуда прилетели ракеты. В темноте мелькали белые солдатские рубахи. Тушили огонь, матерились. Напоминали муравьёв, спасавших личинки разорённого муравейника. Лемнер принимал доклады, заглядывал в палатки, где бинтовали раненых, а те кричали, с оторванными кистями, развороченными скулами. Им вкалывали капельницы с обезболивающим.

Ещё недавно, розовые после бани, восхищённые, обожающие, слушали певицу. Блаженствовали в тепле, в чистых рубахах, забывая о боях, смертях и пожарах. Две крылатые ракеты с самолётов, взлетевших с аэродрома в Ростове, вернули им пожары и смерть.

Лемнер склонился к носилкам. На них с голой грудью лежал солдат с позывным «Кольт». Лемнер помнил его во время штурма квартала «Дельта». Кольт дрался на лестничных клетках, увертываясь от очередей, уклоняясь от взрывов. Крутился, падал, вскакивал, нёсся на этажи. Пули огибали его, взрывные волны катились мимо. Теперь «Кольт» лежал с забинтованной грудью, осколок мешал дышать. Он хватал Лемнера за руку и сипел: