– Ладно, раз с этим мы разобрались… Что ты думаешь насчет твоего отца и Кармеллы? У меня просто дар речи пропал, когда я узнал.
«Они разбили мне сердце», – едва не ответила я. Но вдруг задумалась, почему так отреагировала.
– Понимаешь, я как будто только сейчас ощутила это горе. Осознала, что мама пропала. Я никогда не позволяла себе верить, что она не вернется, а теперь столкнулась с горькой правдой. Это очень больно…
– Так часто бывает с людьми, чьих близких унесло море, – мягко сказал Донован. – Называется «неоднозначная потеря». Ведь физически мы не видели их мертвыми, потому и трудно осознать, что их уже нет. Классические стадии принятия горя не работают.
Я догадалась, что он уже объяснял это людям раньше, и мне стало больно от того, сколько трагедий ему пришлось вынести.
– Теперь я понимаю, что в последние несколько месяцев, видя, как отчаянно я цепляюсь за прошлое и за маму, отец пытался аккуратно вернуть меня в реальность. Нужно перестать надеяться, потому что она не вернется.
Я должна была посмотреть правде в глаза, принять свои страхи, научиться жить с этим горем. Только так я смогу пойти дальше: начать жить не ее, а своей жизнью.
Донован, влажно блестя глазами, наклонился и поцеловал меня в лоб.
– Мне так жаль…
Я прерывисто выдохнула.
– Я хочу, чтобы папа был счастлив. И Кармелла тоже. Я их обоих люблю. И мне ужасно неловко, что ему пришлось все от меня скрывать. Но я понимаю, почему он так поступил. Правда, понимаю. Я была не готова.
– А сейчас?
Я грустно улыбнулась:
– Сейчас чуть больше.
Доски пирса под нами задрожали, и я обернулась через плечо. К нам спешил мой отец.
– Оставлю вас вдвоем. – Донован вскочил на ноги. – Но когда закончите, я буду тебя ждать.
Я схватила его за руку:
– Окажешь мне услугу?
– Все что угодно.