Донован смотрел на скатов сквозь рейки ограды. Может, вспоминал, как мечтал спасти мою маму…

– Но бороться с тобой я не мог, ведь ты весь город заставила верить в чудеса. Ни один человек – а я меньше всех – не хотел разбивать тебе сердце!

Со щеки снова упала слезинка.

– А я не понимаю, почему ты вообще здесь, если это я разбила тебе сердце. Мне так жаль, что все эти годы мы могли быть вместе, а жили в разлуке! Мне жаль, что ты не воспитывал Ноа, – из тебя вышел бы отличный отец. А больше всего мне жаль, что, умоляя тебя не уезжать, я совсем не думала о том, что тебе важно и нужно в жизни.

Донован обернулся: в его глазах цвета океана бушевал шторм.

– Я скажу тебе, почему я здесь. Потому что наконец понял, что в жизни мне важна и нужна ты. Я пытался забыть тебя, двинуться дальше. А потом приезжал домой и снова в тебя влюблялся. Каждый раз я силой заставлял себя уехать. В последний раз я был дома на Рождество, помнишь?

Я кивнула. Мы столкнулись на вечеринке у его брата и бросились в разные стороны, чтобы не оказаться под омелой.

– Ты стояла в свете гирлянд, смеялась над шуткой Ноа, и у меня перехватило дыхание. Словно в солнечное сплетение ударили! Я понял, что все упустил, что совершил величайшую ошибку в своей жизни. Последние двадцать лет я пытался убедить себя, что работу люблю больше, чем тебя. Но это неправда. Нельзя было быть таким упрямым! Я мог найти что-то другое.

– Нет! Я не должна была ставить тебя перед выбором. Только посмотри, сколько всего ты совершил! Скольких людей спас! Это не ошибка. И не могло быть ошибкой. Мама бы тобой так гордилась! Я точно знаю, потому что сама тобой горжусь.

Его ресницы влажно блестели.

– Я мог бы остаться и найти компромисс, а вместо этого уехал и много лет мучился. Но в то Рождество я понял, что еще не поздно все изменить. Тогда я решил вернуться и сразить тебя наповал своим шармом и остроумием. – Он нелепо захлопал ресницами. – Сработало?

Я улыбнулась сквозь слезы.

– Это было несложно. Я полюбила тебя двадцать лет назад. И сейчас люблю. И никогда не переставала.

Донован сграбастал меня в объятия, крепко прижал к своей груди.

– Мэгги Брайтвелл! Я люблю тебя с тех пор, когда и не знал, что такое любовь!

Всхлипнув, я спрятала лицо у него на груди.

– И что теперь?

– Голосую, чтобы мы как можно скорее начали наверстывать упущенное.

– Единогласно, – улыбнувшись ему в рубашку, отозвалась я.

Помолчав, он спросил: