– Я заходил к тебе, хотел извиниться, – признался он.

– Ты вовсе не должен…

– Нет, должен. Прости, что я тебя расстроил! Сунул свой длинный нос не в свое дело.

– Вовсе не длинный! У тебя идеальный нос. А мне не стоило так остро реагировать. Просто на меня столько всего навалилось… – улыбнулась я.

У Донована хватило такта не сказать «я знаю».

Я поболтала ногами.

– Я много думала обо всем этом, пока тут сидела. Особенно про отца и про то, почему он не сказал мне, что с кем-то встречается: «Возможно, для меня пришло время отпустить прошлое и двинуться дальше».

В голове зазвучал голос отца. И я вдруг поняла, что он говорил вовсе не про кофейню.

Он имел в виду другое: нужно перестать надеяться, что в один прекрасный день мама просто появится на пороге, как будто никуда и не пропадала. Как ни в чем не бывало вернется к прежней жизни. Снова станет женой Деза и матерью Мэгги и займет свое законное место в кофейне.

– Когда мама пропала, мы с папой каждый день ходили вдоль берега. Забирались далеко-далеко. И все время смотрели по сторонам. Надеялись на чудо. Молились, чтобы оно произошло. Однако постепенно наши походы становились все короче. Вскоре мы стали выбираться на поиски всего пару раз в неделю. А под конец уже просто садились на песок и смотрели на море. У воды мы чувствовали себя ближе всего к ней.

Мы не поставили маме памятник. Не устроили похорон. Не провели никакой официальной церемонии, подтверждающей, что ее больше нет. Долгие годы жили в неопределенности, и эта надежда привязывала нас к ней, а ее к нам еще крепче.

Только теперь я поняла, что цеплялась за нее сильнее, чем отец.

– Я не могла выйти за тебя, потому что не хотела уезжать из Дрифтвуда, – хрипло призналась я. – Должна была остаться здесь на случай, если мама вернется.

Но она не вернется.

Она умерла. Навеки ушла в море.

Из уголка глаза скатилась слезинка, и я вытерла ее большим пальцем.

– Я знаю, Мэгги. Я всегда это знал.

– Правда? – Я посмотрела ему в глаза.

– И все же пытался заставить тебя уехать.