Сделав глубокий вдох, я опускаюсь на колени рядом с расшатанным кирпичом и вынимаю его. Рука, держащая его, – бледная, чуть розовая, слегка морщинистая, местами усеянная пигментными пятнами и покрытая старыми шрамами. Сколько раз она сжимала этот кирпич; в те дни моя рука была серой, с потрескавшейся кожей, покрытой мозолями, царапинами и синяками, неузнаваемой под слоями грязи. Всё так изменилось.

Открыв углубление в земле, я заглядываю внутрь. Вот он, в точности такой, каким я его оставила. Мешочек для драгоценностей, в котором я хранила шахматные фигуры.

Трясущимися руками я высыпаю камешки и веточки себе в ладонь. Всё на месте. Задумчивая улыбка играет на моих губах, пока я раскладываю фигуры на своей старой койке; затем я возвращаю мешочек в тайник и снова накрываю его кирпичом.

Я возвращаюсь в главный лагерь пешком, но останавливаюсь, прежде чем пройти через ворота. Я уже чувствую, как начинает колотиться сердце. Я не уверена, что смогу заставить ноги двигаться дальше. Пока я колеблюсь, с двух сторон от меня появляются две женщины, и мне не нужно поворачиваться, чтобы узнать их. Моё сердце всегда узнает тех, кто держит его частички вместе.

– Вам не обязательно было приходить.

– А тебе не обязательно делать это в одиночку. Мы решили дать тебе возможность передумать.

Нежное тепло разливается внутри, и я поворачиваюсь к Ирене, убирающей со лба выбившуюся прядь волос. Её локоны окрашены в каштановый цвет, чуть темнее натурального. По словам Ирены, седина, которая настигла всех нас, её чертовски старит. С другой стороны от меня Ханья поправляет свой плащ. Её глаза, обрамлённые морщинками в уголках, мерцают даже в этом мрачном месте. Она не уйдёт, даже если я прикажу.

До моих ушей снова доносятся шаги. Когда идущий оказывается рядом, я целую его в губы. Если задержусь в его объятиях чуть дольше, то уже не смогу высвободиться. Я тут же отстраняюсь.

– Мацек, – начинаю я, но тут же замолкаю, встретившись взглядом с такими знакомыми голубыми глазами. Слова застревают у меня в горле. Этот взгляд, который всегда видел настоящую меня; этот взгляд – моё пристанище на протяжении стольких трудных лет, приносящий во тьму вспышки света. Этот взгляд и все те мгновения, вновь обретённые мною, когда я ступила на американскую землю.

– Ты действительно думала, что мы останемся в Варшаве, пока ты будешь здесь одна? – спрашивает Матеуш с лёгкой улыбкой. Весёлость исчезает, когда он бережно проводит рукой по моему покрытому шрамами плечу и шепчет: – Мы редко чем-то делились, Мария. Все мы. Не пора ли это изменить?