– Конечно, пойдет. – С улицы мне в плечо прилетает снежок, и за спиной Пита появляется Молли. Такая румяная, такая прелестная в ярко-желтом шарфе. Я купила его в секонд-хенде на деньги, сэкономленные на обедах, – духота, душок формальдегида, вешалки, погнутые от тяжести вещей. Она до сих пор его носит?

– Вы можете поиграть вдвоем, – говорю я, стряхивая с себя снег.

– Это была ее идея.

– Да, это была моя идея, – соглашается Молли. – Одевайся – и на выход. Мы ждем!

Меня укачивает от смены ее настроения, но я люблю ее больше жизни.

– Только если мистер Прикли пойдет с нами.

Он недоумевающе смотрит на меня.

– Мне пятьдесят два года. Можете вы оставить старика в покое или нет?

Но через десять минут он забывает, как бурчал о старости, и вовсю бросается снежками в Пита и Молли – мы с ним в одной команде. Мне заряжают снежком в голову, однако я стряхиваю снег и бегу дальше. После всего, что я пережила, я не чувствую боли – заведенная кукла, и только Нил замечает рану у меня на лбу. К счастью, льда здесь хоть отбавляй, а мой навык убеждения божественен: я говорю, что со мной все в порядке. Так оно и есть, точнее, не совсем, но причина тому не снежок.

После снежного боя Молли принимается за снеговика, и Нил приносит ей морковку. Вместо рук они вставляют в верхний шар карандаши. Снежный Франкенштейн.

– Он даже больший ребенок, чем Молли, – усмехается Пит, пока мы наблюдаем за ними с крыльца.

– Не хочешь полепить с ними?

Он переводит взгляд на меня, на царапину на лбу. Неприкрытая жалость. Трогательная нежность. Ну хватит!

– Да ладно тебе, со мной все будет в порядке. Видел мой палец? – Я показываю безымянный палец, метка на котором сделала меня миссис Прикли навечно.

– Было больно?

– В моей жизни столько боли, что это – как укус комара.

И зачем я это говорю? Не хочу посвящать его в свой мир – в ту его часть, где все плесневеет и гниет.

– Ты болеешь, да?

– С чего ты взял?