– Я сделал это ради жены! – вырывается у него, правая бровь подергивается. – Я сделал это ради Амелии, – спокойнее продолжает он. – Ты же спрашивала… так вот я сделал это ради нее, чтобы почтить ее память. Когда она умирала, меня не было рядом. С тех пор ее голос преследует меня. Ее голос заглушает мои собственные мысли, из-за чего я не могу нормально жить, а главное – не могу писать.

Когда ты свалилась как снег на голову с просьбой навестить больную раком девочку, я сразу сказал себе, что не стану. Мой фонд помогает онкобольным, меня просили о посещениях сотни раз, но я никогда не соглашался – думал, это будет несправедливо по отношению к Амелии, ведь рядом с ней в тот день меня не было. Я все решил для себя, но ночью после твоего прихода не сомкнул глаз, а под утро, когда уснул, увидел ее. Она смотрела на меня с таким осуждением, что в тот день я чуть не полез в петлю. Однако я трус и не сделал этого, а потом решил, что нужно исполнить ее волю и забыть об этом. Но я серьезно просчитался, потому что эта девчонка долго будет стоять перед глазами.

– Я понимаю, что вам больно. Признавать ошибки тяжело, особенно когда не делал этого так долго. Я безмерно благодарна вам за визит.

– Мне не нужна благодарность. Я хочу покоя, – бросает он и спускается по лестнице.

Я нагоняю его.

– Вас подвезти?

– Я воспользуюсь своим транспортом.

– Это каким?

– Ногами.

Он идет в противоположную от «кадиллака» сторону.

– Простите, если причинила вам боль, – тараторю я, семеня следом. – Я искренне сожалею. Но вы… вы все сделали правильно.

Повисает тяжелое молчание. Я жду, когда он окончательно разозлится и пошлет меня к черту, но он этого не делает. Мы идем пять минут, десять, а может, и дольше, пока он не успокаивается. Я исподтишка поглядываю на лицо цвета лягушки, упавшей в обморок.

– Что? – бурчит он, вжимая шею в плечи.

– Извините, просто у вас такой вид…

– Какой? Будто меня дважды шибануло молнией?

– Ну нет… Всем известно, что молния не бьет в одно и то же место два раза.

– Конечно, бьет! Молния представляет собой громадный электростатический разряд, который не способен запомнить, где он был прежде, – отрезает он профессорским тоном.

Я умолкаю, выжидаю немного.

– Не поверите, – начинаю я, – но эта девочка дорога мне.

– Почему же? Я говнюк, но не слепой.