За полтора месяца пребывания в больнице она оправилась, но притворялась, лгала доктору о самочувствии, чтобы не возвращаться домой, – что угодно, только не домой.

– Пресса так раздула эту историю с аварией. – Лили говорила об этом буднично и снисходительно, будто речь шла о неудачном наряде, выбранном для ковровой дорожки. – Пришлось попросить полицию сделать официальное заявление о неисправности в твоей машине, а не то журналисты и дальше копались бы в этом деле.

Они обе знали правду, но никогда не говорили об этом. Пенни осознавала, что мать не поймет ее, а Лили не хотела обсуждать произошедшее, поскольку тогда это стало бы правдой.

– Хотя бы мне не лги, – попросила Пенни, погладив гипс.

Лили сделала вид, что не услышала, подошла к больничной кровати и села, обхватив рукой ногу дочери.

– Доктор Трэйн говорит, что после снятия гипса ты можешь поехать домой. Поживешь у нас пару недель. Как думаешь?

– Рука ноет, – отстраненно отметила Пенни.

Рука ныла и к тому же чесалась, особенно по ночам. Но это было ничто по сравнению с тем, что Пенни испытывала тем вечером, вдавив педаль в пол.

– Ну это нормально, – улыбнулась Лили. – Завтра гипс снимут, и будешь как новенькая.

– Завтра, – прошептала Пенни. Она носила бы его всю жизнь, если это помогло бы избежать съемок и пристального внимания прессы. – А потом? Что будет со мной потом?

– Как хорошо, что ты спросила!

Лили вскочила с кровати и выудила из сумки Chanel телефон, где хранила расписание и переписку с Элайзой.

– Переговоры о съемках второй части «Планеты Красной камелии» почти завершены…

Она собиралась зачитать сообщение Элайзы, полное обещаний перспектив и безоблачного будущего, но Пенни перебила:

– Что?

– Что? – переспросила Лили, дернув плечом.

Пенни раздражала привычка матери строить из себя ничего не понимающего подростка.

– Ты обещала мне.

Лили кинула телефон обратно в сумку и скрестила руки на груди.

– Ты обещала, что, когда мы выберемся из долгов, я выйду из всего этого. Один фильм, и я свободна.