— Туда?

— Ага.

— Пошли.

И вымокшая охота — люди и звери — отправились через весь Никольский лес в селенье, где люди не живут. Лес, промытый, светился влагой, которая внезапно обрушится с ветвей и знобко обожжет; а кое-где в прогалах сверкнет неправдоподобно красивой сетью гигантских паутин. Собаки, чуя, что их влекут куда-то не туда (не домой к закопченной кастрюле с густейшим, вкуснейшим варевом), громко ворчали, пытаясь поочередно свернуть в привычную сторонку к родной тропке, лаяли призывно, а не добившись толку, нагоняли бестолковых, но дорогих друзей-хозяев.

«Как тебе пришли на ум эти незабудки?» — «Не знаю. Приснилось, не приснилось… как будто вспомнила». — «По какому поводу?» — «Да вроде без повода. Я спала, вдруг проснулась ночью, услышала, как Карл домой просится, пошла впустить, смотрю: на полу в столовой валяется мой гребень… помнишь, я носила раньше в волосах?., ну, прозрачный, пластмассовый — и будто не мой, дырочки не те». — «Какие дырочки?» — «Как тебе объяснить? Для красоты в нем выбиты дырочки в форме листьев, и листья эти потеряли форму, как оплавились. Я бы, наверное, не обратила на это внимания, но когда подняла гребешок — сразу и вспомнила могилу с незабудками. И отчего-то ужасно испугалась». — «Дальше». — «Позвонила в Дубулты — ты уже вылетел в Москву». — «Почему ты мне не рассказала тогда же?» — «Ну, во-первых, страх прошел. Покров наступил, спальня светилась от снега, было хорошо». — «А во-вторых?» — «Ты развлекался с вдовой, — ответила она с незабытым гневом. — Я ничего тебе не хотела рассказывать». — «И почти два года скрывать…» — «Потому что я тебе не нужна». — «Ты можешь упрекать меня за вдову, за такую малость, когда сама…» — «Что сама? Что? Ты все придумываешь, чтоб легче от меня избавиться!» — «И ты подозреваешь меня в таких…» — «Не подозреваю, а знаю». — «Нет, это невыносимо! — он испугался. — Давай остановимся, мы ж не про то говорили… Как ты нашла эту проклятую могилу?» — «Не проклятую, на ней крест, она ухоженная… Так вот, после того Покрова меня это почти не мучило, так, вспоминалось иногда. А этой весной, прямо перед тем, как мы в Милое переехали, — опять!» — «А что мучает?» — «Страх. Тайна». — «Но как ты нашла кладбище?» — «Ты был в Москве в начале августа, ну да, перед днем рождения. Я пошла пройтись с собаками…» — «Значит, без меня ты бегаешь в лес?» — «Всего один раз. Набрела на кладбище, ну, ты знаешь, я с детства привыкла с бабушкой каждое воскресенье. И увидела». — «Испугалась?» — «Удивилась очень. Обыкновенная могила, в крест вделана обыкновенная фотография ребенка». — «Надпись есть?» — «Есть… фу ты, забыла. Ведь помнила, кажется… сейчас увидим. Митя, я дорогу совсем не узнаю». — «Я тоже, я ведь осенью был. Но точно помню, что на север, мы правильно идем». (У Мити была врожденная способность ориентироваться, и Поль привыкла полностью полагаться на него.)