— Мне с тобой крупно не повезло, — сказала Лиза.

— Что так?

Она лежала на тахте и медленно поворачивала руку, любуясь, как вспыхивают огнистые арлекины; он сидел на подлокотнике черного кресла, пил кофе. «Говори, что тебе на ум взбредет», — просил он, она так и делала.

— Ты ловушка.

— Ну, дорогая…

— Не спорь! С тобой… как сказать?.. все необыкновенно. И когда ты меня бросишь…

— Что будет? — уточнил он с непонятной улыбкой.

— В том-то и дело, что ничего. Самое лучшее я уже получила в семнадцать лет, а еще, может, тянуть пятьдесят. Нет, лучше умереть.

— Привыкнешь. Привычка — божеская замена счастью, поэт заметил. Я-то привык.

— К чему?

— А, к чему я только не привык, вспомнить тошно, — Иван Александрович закурил. — Но не к тебе, нет, пока нет. Без тебя жизнь не в жизнь, — Лиза вспыхнула, он опять улыбнулся. — Так и надо жить, словно каждая наша ночь — последняя.

— Почему так надо?

— Мы ведь все можем друг от друга ожидать, а? Но когда на смену вольному влечению являются вечные гарантии, долг, совесть, чего доброго, — возникает нечто административное, нечто вроде лагерной зоны, в самых мрачных, но не редких случаях, пожизненной.

— Слушай, как ты умудрился жениться?

— Надо изведать все, раз очутился тут. Провел опыт, убедился вскоре: не мой путь.

— Почему ж не развелся?

— Именно это мне и пришло сразу в голову. Но когда я изложил свои соображения жене, она, погоревав некоторое время — что ж, дело житейское, — объявила, что готова терпеть меня на любых условиях.

— Зачем терпеть?

— У нее это называется любить.

— Иван, сознайся, ты ее пожалел.