— Потрясающий мог быть кадр, — перебил Гаврила, дамы и международники терпели молча. — Крупным планом рука Иуды — и вдруг виноград… или что они там ели… становится красным от крови. Требуется выпить.

— За искусство! — подхватил Аркаша, рюмки наполнились. — Всю жизнь пью за искусство! Так вот, Вечеря кончается, они идут в Гефсиманию… вот, скоро пойдут… Христос — бас, не забыли?.. пойдут и заснут. Он скажет… как у Баха?..: «Wachet und betet, dab ihr nicht in Anfechtung fallet»^*. Они ответят: «Sо schlafen unsre Sunden…»^**.

Иван Александрович курил, помалкивал, поглядывал на нее. Лиза передернула плечами, отвернулась, испугавшись, что выкинет сейчас нечто несуразное от избытка острых ощущений (летели к небу скорбные женские крики, темные глаза не отпускали, хмельной бесенок в крови щекотал и подзуживал). Она в который раз уж, чтоб остыть, засмотрелась на детей. Светловолосые двойняшки в голубых комбинезончиках сосредоточенно возились в песке. За весь вечер они не подошли к веранде, не подали голоса, не оглянулись, кажется, ни разу — и взрослые не лезли к ним с праздным умилением.

— Мировые ребята! — заявила Лиза, и сидящие за столом уставились на нее. — А что? Как они тихо играют, посмотрите только! Нет, я никогда не видела таких…

— А во что играли вы? — перебил Иван Александрович.

— Ну, в классики, в шпионов, в королеву… во много чего играли. Да это давно, в детстве. В последнее время было модно в откровенность.

— Что еще за откровенность?

— Не знаешь? Вы не знаете? Ой, какая игра! («Вот бренди мне уже не надо было пить, больше не буду», — подумалось между прочим.) Берется палка, каждый хватается за нее рукой, кто как успеет, а последний, чья рука наверху, обязан отвечать на вопросы. Каждый задает по одному вопросу. Весь интерес в том, что заранее уславливаются не врать.

— Все, Лизочек, не продолжайте, играем в откровенность! — загорелся хозяин; Гаврила, настроившись на мистическую волну, пытался возражать, но журналисты и дамы, не ожидая подвоха и соскучившись на «Страстях», бурно поддержали; родственничек же зловеще хохотнул; хозяин настаивал: — Соня, где у нас палка?

— С вами не интересно, — вставила Лиза, — вы обязательно наврете.

— Кто — я?

— И вы, вообще взрослые.

— А что, вас многие уже обманывали? — Аркаша с ласковой улыбочкой глядел на Лизу; Иван Александрович отчеканил бесстрастно:

— Ты будешь первый, если пустишься в откровенность.

— Никогда, Лиза, верьте! Могу поклясться… по-европейски!.. Соня, где у нас семейная Библия?

Жена только усмехнулась в ответ; Аркаша, взбодрившись рюмочкой, отправился на поиски в дом, вернулся вскоре, держа в руках массивную трость с мрачноватым набалдашником в виде оскаленного черепа; драгоценное черное дерево тускло отсвечивало киноварью, и вдруг трехгранной вспышкой сверкнуло стальное лезвие — под черепом ждал своего часа стилет.