- Соврали, значит?

- Соврали, ваша милость. И будут врать… даже коли им подлинного злодея предъявить, скажут, что признали, хотя в глаза его ни разу не видывали…

- Вот ведь сукины дети…

Ваня подождал, не будет ли еще чего сказано. Однако Архаров молчал, и Ваня отступил к дверям.

Он прекрасно понимал состояние души обер-полицмейстера. Архаров в глазах Каина блистательно опозорился. И объяснять теперь, что никто не научил налетчиков этим крикам, было нелепо. Ване было несколько обидно за начальство и в то же время он обер-полицмейстером был недоволен - мог же, должен же был Архаров предвидеть, что налетчики устроят из опознания дурацкую комедию. То-то теперь потешается Каин…

В Ваниной жизни случались и победы, и поражения. К сорока годам он и от тех, и от других порядком устал. Захотелось не взлетов и падений, а основательности. Архаров ему эту основательность обещал и дал. Пусть в подвале у Шварца - уж какую мог, такую и дал. А теперь вот опозорился… хотя Ваня-то мог предвидеть подобное, он-то уж знал, чего ждать от острожных сидельцев…

- Ваша милость, - сказал Ваня.

- Чего тебе?

- Каин-то - чистая крыса в кафтанишке этом…

Архаров удивленно посмотрел на него. В полицейской конторе не было заведено, чтобы подчиненные без спросу обращались к обер-полицмейстеру со всякими затеями и примечаниями. Особливо те, что служат в подвалах.

Страшная Ванина рожа с двумя черными дырками на месте ноздрей не выражала ни угодливости, ни простой глупости. Вдруг до Архарова дошло.

- А кот - я, полагаешь?

- Никуда он, ваша милость, не денется. Потому что крыса, - тут Ваня счел, что сделал для начальства все возможное, поклонился и, не дожидаясь обычного «пошел вон», скрылся за дверью.

- Потому что они - крысы, а я - кот, - пробормотал Архаров. - Ну, пусть так… Абросимов! Где ты там шляешься?!

Абросимов доложил о расследовании дивного дельца. Нет хуже вора, нежели домашний вор, - и в благородном семействе все едва с ума не посходили, пытаясь понять, куда пропадают то серебряные ложки, то перстенек, то прекрасная немецкой работы табакерка. Правду разведал Яшка-Скес - барыня втихомолку сошлась со здоровенным кучером и тайно делала ему дорогие подарки.

Архаров не посмеялся, как следовало бы, он вообще слушал вполуха. Опять встал, прошелся по кабинету, опять сел. Что-то в разговоре с Каином было не так. Еще до того, как привели налетчиков.

Он махнул рукой - известный жест, высылающий всех из кабинета, - и остался один. Сперва беседа шла правильно. Разумно шла беседа. Потом же был некий сбой, после которого Архаров усомнился в своих действиях. Каин, отпущенный на волю, должен был повести себя как-то иначе… если бы не это дурачье!… Теперь все неправильное, что было в беседе, для Архарова сошлось клином, как сошелся пресловутый свет из поговорки, на обезумевших налетчиках, а правда оказалась временно недосягаема. И последние слова Каина - а мог ли старый бес сказать, уходя, нечто иное?