Стожары уже потухли. На небе звезд стало куда меньше. Предзаревая прохлада давала знать о себе. В полусонном беспокойстве Огрызков то и дело укрывал Полину всем, что заменяло им одеяло. Он не знал, что она уже проснулась…

«Он все укрывает меня… а себя нет… Он за всю ночь не высвободил своей руки… Ладонь его вот тут, под моей щекой», — невольно думала она об Огрызкове.

В душе Полины рождалась нежность к этому человеку. В жизни у нее не осталось тех, с кем она была нежна, с кем ей положено быть нежной: муж убит на фронте, сына, двенадцатилетнего Володю, эсэсовец застрелил, а мать, вовсе еще не старуха, с горя умерла… А нежности в душе Полины было много. Утраты, лишения заглушили ее. В душе поселилась суровая горечь. Она обязывала дорожить только тем, за что ее родные, любимые люди отдали жизнь. Память о них требовала этого. Полина твердо знала: они отдали жизнь за все, что мы называем «нашим». «Нашим» его называли и те давние, старинные люди. «Нашим» его называли и те, что жили еще раньше старинных.

На дорогу скитальцев Полина вышла не потому, что ей, горожанке, нужно было в селах, хуторах добыть чего-то съестного, — муки, картошки, пшена… Она тогда не думала об этом. Она была близка к тому, чтобы наложить на себя руки, уйти из жизни туда, куда ушли мать, Володя, муж. Но подруги, соседки, сказали ей: «Полина, не дури!» Они забрали ее с собой в дорогу на поиски того, что необходимо, чтобы выжить и чем-то помочь другим в их тяжком положении. По этим дорогам, а вернее, по обочинам этих дорог она шла с людьми, души которых томила одна тоска, одно ожидание…

В общении с ними Полина твердо осознала: ей обязательно надо жить. Хотя бы потому, что среди этих людей она моложе многих, сильней их и может стать полезной им, может облегчить их жизнь. Только однажды она отказалась от очередного похода по дорогам скитаний. Спутницы, расстроившись, удивленно спрашивали: «Полина, ну почему не пойдешь?.. Ну почему?..» Она ответила: «Не на всякое «почему» положено давать ответ. Не приставайте!»

Именно тогда, когда Полина отказала своим спутницам, она узнала от одной из своих подруг, Федосьи, что к ней пристает «с любовью» тот самый эсэсовец, который застрелил Володю. Подружки не спорили — надо или не надо его убивать. Они решили, что свидание эсэсовцу безопасней назначить в домике Федосьиной матери. Старуха недавно похоронила мужа, ей одной было страшно, поэтому на ночь она уходила к дочери. Вот и воспользовались подруги этим домиком, который прилепился, как ласточкино гнездо, к глубокому обрыву.