Костя без толку суетился, несколько раз бегал на вокзал… Вернувшись, он сказал Матрене:

— Какая-то чепуха! Толком никто ничего не знает!.. Уверен, что паникерства тут хоть отбавляй!.. Побегу опять за новостями!

Матрена будто не слышала его слов. Широко раскрытыми глазами она провожала военных, в суровом беспокойстве уходивших в горы с автоматами за плечами.

Матрену все больше томило предчувствие чего-то недоброго.

Снова с вокзала вернулся Кустов и стал успокаивать ее:

— Упорно болтают, что «они» высадили где-то десант. Но, во-первых, этот десант очень маленький, и, во-вторых, «они» высадили его не меньше как в сорока километрах отсюда… Ликвидируют его — и нам семафор открыт… Да чего ты все молчишь? Хоть слово сказала бы…

Когда на станции не осталось никого из военных, когда и гражданских пассажиров сильно поубавилось, Матрена спросила Костю:

— А до твоего городка М. далеко отсюда?

— По железной дороге — двенадцать километров, а низом, по берегу моря, — и того меньше.

К их вагону подошел Сергей Григорьевич Бубликов, которого на работе в больнице сокращенно, но с уважением называли просто Григорьич. Он был административно-хозяйственным работником больницы и отвечал за отправку больных в курортную лечебницу. К нему и обратилась за советом Матрена:

— Григорьич, а что, если нам всем троим берегом моря отправиться в городок М.? До него не больше десяти километров. Там у Константина хорошие знакомые. У них можно переждать…

Пока Матрена говорила, внимательно слушавший ее Григорьич, кося плечи, все переступал с ноги на ногу: еще с гражданской войны, когда белые ранили его в левую ногу, эта нога стала короче правой на целую четверть.

— Матрена Васильевна, доктор Струкова, поглядите, — сказал Бубликов и снял кепку со своей коротко остриженной головы, — поглядите, сколько седины мне навтыкали годы. Много раз приходилось обдумывать всякие трудности, но сейчас я, не задумываясь, пошел бы по той дороге, по какой ушли наши военные. Однако моя нога ненадежна и на ровной дороге…

Он помолчал, собираясь с мыслями:

— С вас, Матрена Васильевна, я не требую того же самого. Если решите берегом идти туда, куда думаете, — счастливой вам дороги. А если, паче чаяния, возникнут самые опасные трудности, тут уж вы сами от себя потребуйте быть такой, какая вы есть и какой всегда должны быть…

Затуманенные годами, трудной жизнью глаза Бубликова смотрели на Матрену и ждали ответа.

И она ответила:

— Григорьич, я вас хорошо поняла. И обещаю вам…

— Вот-вот, — одобряюще кивнул Бубликов и, собираясь уходить, надел кепку.