Я и в самом деле не могу ответить Варе на ее вопросы. Каюсь, за последние дни совсем ушел в историю вслед за донской песней. Я хочу во что бы то ни стало поймать Варю и сказать ей спасибо за то, что она для меня — живой, красивый мост, связывающий историю с повседневной жизнью. А она все увертывается и увертывается… Мы повалили один, другой стул, из графина на пол полилась вода. Отгородившись от меня письменным столом, она с мальчишеским озорным лукавством в серых глазах говорит мне:

— Я и на большее способна…

Чувствуя, что пришло время сдаться, интересуюсь:

— Ну, чем ты еще можешь удивить меня?

Она поднимает руку, чтобы взглянуть на часы.

— Если сядешь лицом к окну, а спиной ко мне, то через три минуты услышишь «Сторонушку» в исполнении хорошего колхозного хора.

— Попробую… — говорю ей и присаживаюсь к окну.

Я не удивился, что из приемника, настроенного Варей, именно через две или три минуты полилась «Сторонушка», исполняемая с той непринужденностью, с которой песня без всяких помех переходит из души поющих в душу слушателя… Я уже вспомнил, что сегодня воскресник: горожане почти с зарей уехали на колхозные поля, а вот сейчас они возвращаются домой… Потоки машин, переполненных людьми. Над их головами взлетают и мелко дрожат на встречной волне ветра красные флаги. Глухим, ворчливым гулом моторов оглушена улица. Асфальтовая мостовая ее опасно шипит под тяжестью налегающих шин. Люди, что в машинах, что-то дружно поют. Судя по движениям рук, по выражению лиц, в каждой машине поют свою песню. Но мы с Варей отчетливо слышим только приемник, только хор, поющий «Сторонушку».

Варя уже давно сидит рядом со мной. Не отрываясь от окна, мы молчим. А машины с людьми все идут, идут… Если допустить мысль, что они, не задерживаясь в городе, уйдут в степь, в наступившие сумерки, а потом, не останавливаясь, и в ночь, то невольно подумаешь о больших народных передвижениях, о путях и дорогах, не подвластных забвению времени… Из приемника все льется «Сторонушка». Варя о ней говорит:

— «Папа» и «мама» этой песни жили на Дону. Это признал бы и сам Листопадов. Ты что молчишь? — спросила она меня и как-то сочувственно тепло положила руку на мои плечи.

— Ты уже все сказала…

Запись одиннадцатая

От Кости получил письмо. Удивился, что на конверте стоял штамп не бо-нской, а приазовской почты. Из письма я узнал, что Костя вместе со своим товарищем капитаном Сашей Дударевым приезжал в Приазовск купить ноты. Ехали на машине. Настроение, как он пишет, было «не на что пожаловаться». Заехали к матери Саши Дударева выпить чайку.