— С крюком километров этак… на сотню! — подморгнул бригадир Дурнов — толстощекий, глазастый, с мягкими руками и губами, с рыхловатым, отвисшим подбородком. Слыл он за человека, любившего поесть до пота на лице и на шее. Вкусное и жирное ел с таким увлечением, что соседям слышно было.

Тикавнов уловил в словах Дурнова скрытую издевку:

— А я сейчас о тебе, Дурнов, хочу рассказать маленькую сказку. Потерпи одну минуту, а то и того меньше, — улыбнулся он и продолжал свой деловой разговор: — Нашу бригаду, как коня в поводу, вывел на первое место предупредительный ремонт… В этом, товарищи, даже не сомневайтесь… По прямой дороге — по ней хорошо ехать, если нет рытвин, пеньков… А то ведь и рессоры можно обломать, как один кум это сделал. Он сильно похож был на Дурнова, сами поймете чем… — Тикавнов с улыбкой свернул цигарку, пустил клуб дыма. — Куму этому надо было спешить к куме на именины. Знал, что там у нее и нажарено и наварено. Ну, одним словом, хоть губы облизывай…

Послышались голоса восхищения:

— Там небось и сазанчик в яйцах?

— А щерба из подгрудков стерляди?

— И пахнет петрушкой и укропчиком?

— Да уж как требуется, — соглашается Тикавнов.

Поднимается за лесополосой дружный простуженный смех. Бригадиры скашивают глаза в сторону Дурнова. Как ни смущен сам Дурнов, но не может удержаться, чтоб не хлопнуть шапкой о землю. Проглотив слюну, он спрашивает Тикавнова:

— Как знать, а может, у этой кумы и блины в сметане?

— Все может быть, — хлебосольно заявляет Тикавнов. — Ну как к такому угощению не спешить? И молва ходила, что кума собой была хороша. Где ж тут объезжать препятствия? И поехал наш кум напрямик, а на ухабе, как положено быть, рессоры поломал, и дальше, стало быть, ни в какую… А у кумы там уже кое-что прокисать стало…

Бригадиры шутливо протестовали, внося свои добавления и изменения в рассказ Тикавнова:

— Будто ей только и свет в окне этот кум, что ездит напрямик?

— Обязательно к ней должны поспеть на именины те кумовья, что яры объезжают!

— Поспеют и не дозволят хорошему продукту сгубиться.

— Полопают все подчистую, — с растерянной обидой на пухлощеком лице невольно роняет Дурнов.

Смех простуженных голосов снова оглашает лесополосу.

Я не могу понять, что в этих словах так заразительно действует, но смеюсь вместе со всеми и ловлю себя на мысли: «А может, это и есть вкраплины народного творчества, что иногда в повседневной трудовой жизни создаются людьми Дона». Правда, этот шуточный рассказ еще длинноват: отягощен подробностями и в диалоге и в авторской речи. Известную долю вины беру на себя как бы ни был я точен в передаче рассказа по памяти, что-то в нем обязательно припортил.