…Через десять минут бригадиры, умостившись в тесные бедарки, разъехались по своим участкам; уехал и заместитель директора МТС, проводивший это совещание. Мы же с Тикавновым направились пешком в его бригаду, откуда мне близко было до железнодорожного полустанка.

Я шел и прислушивался к голосу вольготно шагавшего Тикавнова. Не открывая рта, он напевал что-то, что я и будто слышал не раз на просторах этих степей, и будто это было мне новым и молодым и все же неуловимо знакомым… По ритму песенного мотива, а больше по устремленным вдаль глазам бригадира, по степенным, уверенным движениям его ног, обутых в грубоватые сапоги, поцарапанные колючей, как проволока, травой и обсыпанные серовато-белой степной пылью, я угадывал, что эта песня, выражаясь языком Листопадова, «не любит тесноты» — она рождена на просторе и сродни большому движению.

Из попутной машины райзо знакомый агроном крикнул мне:

— Товарищ Гаврилов, вы до полустанка?.. Тогда живей садитесь! Подбросим! А так-то и к двухчасовому не поспеете!

Прощался я с Тикавновым почти на бегу. Уже из машины крикнул ему:

— Петро Николаевич, что это за песня? Да эта, что сейчас пели себе под нос?..

Тикавнов весело улыбнулся:

— Здешний сочинил ее…

— А кто он?

Но мотор громко заработал. Машина сорвалась так, будто ее хотели поймать за хвост. Агроном, захлопнув дверцу, с шутливой назидательностью сказал мне:

— Вы что, за песнями сюда приехали?.. Делать вам нечего!

И они вместе с шофером простодушно рассмеялись. Рассмеялся и я…

…У пишущего столько поводов быть недовольным собой, жестокой ограниченностью своих возможностей!

Ну вот пример: иногда мне сильно хочется знать и видеть, что в определенную минуту жизни делается за стеной моего соседа. А ведь глазом еще труднее, чем лбом, преодолеть помеху — стены, ставни… Конечно, скажут: «Нашел занятие — подглядывать! Да за это и подросткам дают подзатыльник!» Потом подумают и с неприязнью добавят: «А хочешь узнать, что у соседей, — позвони людям, вежливо войди и побеседуй, о чем хотел…»

Пишущий сокрушенно покачает головой. Он знает, что такая беседа мало обогатит его. И потом читатели скажут по поводу его сочинения: «Написано скучно, серо, обыденно… Прочитаешь страницу — и уже знаешь всю книжку».

Новый повод к огорчению: будто решительно все знаешь о своем герое, будто не раз прошел с ним по тернистым дорогам его своеобразной, интересной жизни. И если что-нибудь упустил, то самое несущественное… Но сел писать — и убедился, что тебе до крайности нужны именно эти мелочи, именно их недостает, чтобы разобщенные картины, сдвинувшись, стали в сомкнутый ряд. Опять к герою? А если он очень далеко? А бывает и хуже того — герой-то возьмет и уйдет из жизни и унесет с собой то, что надо тебе и твоему читателю!