А потом они тихо лежали рядом, переводя дыхание, сплетая пальцы, и она уже хотела продолжения.

Она не дала ему отдохнуть до тех самых пор, пока квадрат неба за окном из черного не стал тускло-серым, но он не молил о пощаде. Ее длинные волосы покрывалом упали ей на грудь, и он сдвинул их в сторону, чтобы еще раз взглянуть, еще раз поцеловать, а потом прижал ее к себе и подтянул одеяло, накрывая их обоих.

– Мне нужно поспать, – произнес он свои пять слогов.

– Только пятнадцать минут, – пробормотала она в ответ.

Ускользая во власть сна, он все же закончил хайку:

– Я буду готов.

* * *

Бутч проснулся через три часа, чувствуя, что его переполняет счастье, к которому отчего-то примешивалось беспокойство. Он не доверял эйфории и не верил в рай, хотя и подозревал, что подобраться еще ближе к раю, чем этой ночью, ему вряд ли доведется.

Он выскользнул из постели, воспользовался поездным туалетом, скорее напоминавшим отхожее место в деревне – все лишнее отправлялось прямо на рельсы, – вымылся и вычистил зубы. Он двигался так тихо, как только мог, Джейн ни разу не шелохнулась. Она так самозабвенно спала, что он, зная, как она обычно тревожна, даже удивился. Во сне она толкалась, пихалась, подсовывала свои холодные ступни под его разгоряченные ее близостью ноги и тянула на себя одеяло, но он, проснувшись, лишь счастливо улыбнулся, зная, что охотно вытерпит все это снова и снова.

Ее волосы разметались по обеим подушкам, одеяло прикрывало одну грудь, оставляя вторую на виду. Он встал у кровати, наслаждаясь ее красотой.

От восхищения у него перехватывало дыхание. При виде Джейн он забывал обо всем. О своей рассудительности. О благоразумии. Но он не мог сожалеть об этом – хотя и чувствовал, что однажды такой день еще настанет.

Ему следовало держаться подальше от Джейн и Гаса. Или хотя бы не отдаваться чувству с головой. Но они разом лишили его всех его средств защиты, и он обнял их, притянул к себе и решил, что отныне они принадлежат ему. А он сам принадлежал им, весь целиком, без остатка, и, глядя на Джейн, во всем ее нежно-розовом великолепии, он чувствовал, как его переполняют любовь, отчаяние и надежда.

Больше всего его пугала надежда. Надежда была опасна. Она побуждала к невозможному. Заставляла возвращаться, когда следовало держаться как можно дальше.

– Ты вскрыла меня, – прошептал он своей спящей жене, – и взяла мое сердце. Как мне теперь жить?

Она даже не пошевелилась, и от того, как крепко, спокойно, умиротворенно она спала, он улыбнулся, хотя его снедала тревога. Она забрала его сердце, но он не хотел получить его назад. Он лишь надеялся, что это не погубит их обоих. Их всех. Он подтянул одеяло, прикрывая ее наготу, и вышел из спальни.